Чужая страна-черника
Шрифт:
– Нарисуй, будь добр, - сказала она.
От него ожидали, чтобы он что-то нарисовал. Янне держал мел в руках так, как держат сигару, и смотрел на шар. На том, прежнем, шаре были обручи.
Ну, если они хотят, чтобы он нарисовал обручи…
Янне поднес мел к окружности шара и резко дернул рукой влево. Мел заскрежетал по доске, и это было как вскрик человека. Он широко замахнулся, как замахиваются для удара: обруч залетел далеко на другую сторону окружности. Затем он нарисовал второй обруч, третий и так все новые и новые, пока шар не стал похож
Тут он снова прислушался.
За его спиной было совершенно тихо. Но это была такая тишина, какая воцаряется перед грозой. Он чувствовал это спиной. Все мысли выскочили у него из головы, лишь одно слово гвоздило его: прочь, прочь, прочь… Но он все стоял и стоял на месте, ноги словно приросли к полу.
Сейчас грянет гроза.
Он одернул спереди рубашку и провел рукой по «молнии» брюк. Она была застегнута. Или он все-таки забыл? В спешке он иногда забывал ее застегнуть, и тогда были видны кальсоны. Вот и сейчас они видны, если… Но он не осмеливался больше проверять: все бы это увидели. Десятки глаз следили за каждым его движением.
Ему вдруг захотелось закричать, заорать, сделать что-нибудь такое, чтобы стерегущие сзади взгляды уступили ему дорогу и он смог пойти на свое место рассматривать сердце Эскила Йоганссона. Но он не закричал, а лишь сжался в комок и бросился бегом к своей парте. Он попал не в тот проход и помчался обратно. Его рука задела что-то мягкое, пальцы ощутили тепло чьей-то кожи. Он прижал руку к боку и, спотыкаясь, поспешил дальше. Кто-то потянул его за рукав, он вырвался и шумно плюхнулся на свое место.
Сердца были на месте на крышке парты, маленькое чуть повыше над большим.
– Спасибо, Янне, - сказала Лилли, - большое спасибо.
И тут раздался взрыв.
Он начался откуда-то сзади гулким, как из бочки, смехом, покатился вперед, разросся вширь и овладел всеми уголками класса. Смех бушевал над Янне, как туча с градом, он хлестал, он бил… И повсюду виднелись черные зияющие отверстия ртов. Он прижался лбом к парте.
Но и парта, казалось, жгла.
– Тихо!
– крикнула Лилли.
– Тихо!
Сперва смех начал заикаться в передних рядах; он прерывался, стал выдыхаться; гул как из бочки тоже начал стихать. Потом наступила минута полной тишины, а за нею один за другим стали раздаваться обычные в классе звуки: зашуршала бумага, послышалось чмоканье губ, перешептывание, кто-то высморкался, о парту стукнулся ботинок, на пол, звякнув, упала монета. Звяканье почему-то напомнило Янне о колокольчике и о том, как однажды в Финляндии по замерзшему озеру ехал на гнедой лошади толстый мужчина в меховой шапке. Тогда-то и звенел колокольчик.
– Вы ужасны, - бушевала Лилли, - ужасны, ужасны…
Янне медленно поднял голову. Он сделал вид, будто рассматривает нарисованную собаку, а на самом деле следил за Берит, Томасом и другими. Все они продолжали пялить на него глаза. Он принялся теребить воротник рубашки, скручивал его и снова раскручивал. Затем достал английскую булавку и стал выцарапывать на крышке парты третье
Лилли снова незаметно подошла к нему, вдруг будто выросла перед ним. И опять ее рука коснулась его плеча, на этот раз словно поглаживая. Он слегка тряхнул плечами: не надо ему этого поглаживания. Лилли отступила назад, положила перед ним лист белой бумаги и дала карандаш.
Янне вопросительно взглянул на Лилли. Она кивнула, улыбнулась и сказала:
– Ты рисуй, рисуй…
Затем она подошла к доске и стерла обтянутый обручами шар. Стина хихикнула еще раз, остальные молчали.
Янне принялся рисовать на бумаге лошадь с колокольчиком. Время от времени он посматривал на зуммер над дверью класса. Его жужжание возвестит окончание урока.
3. ТАЙНЫЙ ПАССАЖИР
Отец чистил щеткой пиджак от коричневого костюма в кухне у окна. Он куда-то собирался. Мать тоже была дома; она уже надела синее платье и расчесала свои локоны. Отец и мать все утро перешептывались между собой, перешептывались и умолкали, как только Янне оказывался поблизости. Янне только что застиг их на перешептывании. Тогда отец притворно закашлялся, а мать ушла в комнату и, сев в кресло, стала читать старую женскую газету.
– Куда вы собираетесь?
– спросил Янне.
Отец повернул спину пиджака к свету и сказал:
– Погляди, нет ли перхоти.
Мать шуршала в комнате газетой. Янне заглянул в дверь.
– Мы с отцом едем в деревню, - сказала мать.
– К кому?
– Есть такой Лайтинен, ты его не знаешь.
– Я поеду с вами.
– На этот раз нет. Лехтонен уже такой старый.
– Ты сказала Лайтинен.
– Ну да, Лайтинен.
Мать перевернула страницу и принялась разглядывать портрет какого-то бородача. Янне пошел в кухню и сказал отцу:
– Я тоже поеду с вами.
Отец надел пиджак и крикнул матери в комнату:
– Может, все же возьмем его с собой, ведь он уже взрослый мальчик?
– Ты все портишь, - пожаловалась мать.
– Я же взяла с тебя клятву молчать.
Янне вертелся вокруг отца. Он казался не таким несговорчивым, как мать. Если с ним поговорить…
– Где ты познакомился с этим Лехикойненом?
– спросил Янне.
На отца напал кашель, с минуту он ничего не мог сказать. Мать крикнула из комнаты:
– Он работает с отцом на заводе.
Теперь для матери сошел и Лехикойнен. Такая уж она была: не умела лгать. Даже маленькие мальчишки умели обманывать лучше, чем мать.
– В какой одежде я поеду? В этой?
– спросил Янне у отца.
– Ты никуда не поедешь, - сказала мать.
– И не будем больше разговаривать об этом.
Янне посмотрел на отца; тот все-таки мог взять его с собой, всегда брал прежде. Однажды они вдвоем ездили в город, в другой раз еще дальше. Тогда отец обменял автомобиль марки «симка» на синий «саб», потому что мотор у «симка» без конца трещал и тарахтел.