Чужая свадьба

Брокуэй Конни

Удачно вывернувшись из затруднительного положения, Летти почувствовала мощный прилив сил. Она напомнила себе обещание, которое дала сегодня вечером, и тут же отмахнулась от него, оно годилось для слабонервных.

Ночь была прекрасна, она вырвалась из плена, осв водилась от Ника Спаркла. Сэр Эллиот совершенно очарован ею, и впереди был целый день, чтобы изображать остроумную светскую восхитительную леди Агату. Возможно, подумала Летти, взглянув на четкий профиль сэра Эллиота, два дня.

Он молча проводил ее до двери. У входа Летти с улыбкой повернулась

к нему:

— Благодарю за прогулку, сэр Эллиот. Мне было очень приятно.

— Не больше, чем мне.

— Значит, мы увидим вас завтра?

— Обязательно. — От его низкого выразительного голоса по ее спине побежали приятные мурашки.

Он поднес к губам ее руку и, чуть прикоснувшись, поцеловал ее. Губы сэра Эллиота были теплыми и нежными, такими теплыми и нежными, что, когда он уходил, она не заметила холодной улыбки на его лице.

Глава 7

Боже, укрепи мое слабое сердце.

Если она не леди Агата Уайт, то кто же она?

Зачем кому-то было нужно подменить ее?

Эллиот задумчиво провел рукой по волосам. Прошло столько времени с тех пор, как женщина производила на него такое впечатление… Он сжал руку — и тотчас же увидел свои смуглые пальцы лежащими на ее кружевном платье. Он чувствовал в ладонях ее талию, как и тогда, когда снимал ее со стены. Он слышал ее смех, видел улыбку на ее губах, наслаждался благоуханным теплом, исходившим от ее кожи…

Эллиот встряхнул рукой, словно пытался сбросить ощущение ее присутствия. Она не могла быть самозванкой, грязной мошенницей.

Он лихорадочно искал какое-то другое объяснение ее странному поведению.

Возможно, эта женщина заключила пари. Он хорошо помнил дни своей молодости и знал, что в свете такое вполне вероятно, от скуки или из озорства, а может, того и другого, кто-то поспорил, что она не сможет изобразить леди Агату. Возможно, этим кем-то была сама леди Агата. Или она действительно была леди Агатой, неисправимой оригиналкой. То, что ему приходилось слышать о ней, подтверждало

Это. И могло бы объяснить, почему временами светская дама вдруг переходила на уличный жаргон. Но не объясняло, почему она не сменила платье.

Даже самые странные из знакомых ему женщин предпочли бы умереть, нежели оставаться после приезда в дорожном платье.

А как объяснить ее молодость? Ибо никакие на свете мази и помады не могли придать легкости походке старой девы, фарфоровой белизны белкам ее глаз или блеска ее волосам.

И наконец, самое убедительное — как объяснить то, что леди Агата явно не знала, что ее родная бабушка, восьмая дочь простого ирландского землевладельца, благодаря разумному браку и безупречной репутации стала одной из фрейлин королевы Виктории?

Было очевидно, что гостья подумала о каком-то позорном поступке, совершенном ее бабушкой…

Чего никогда не было.

Он упомянул о ней, потому что, несмотря на то

что она начинала с такого же скромного положения, как и Анжела, бабушка леди Агаты достигла того, что не только была принята, но и стала весьма влиятельной фигурой в высшем обществе. Не было даже намеков на какой-либо скандал. Она славилась своей добродетелью. В ее жизни не было ничего, что можно было бы назвать «чем-то страшным».

Итак, приехавшая к ним дама не могла быть леди Агатой. Она самозванка.

Разве нет?

С застывшим лицом сэр Эллиот направился от конюшен к дому. Завтра он телеграфирует в Лондон и начнет наводить справки. Он понимал, что ответа придется ждать. Тем временем он будет безотлучно находиться рядом с этой леди.

Кем бы она ни была.

Широко раскинув руки, Летти упала на постель и утонула в пуховой перине.

Фейген, которого так грубо разбудили, заворчал, но тут же снова улегся.

Летти взглянула на каминные часы. Два часа ночи, а она только что закончила распаковывать вещи леди Агаты. После вечерней прогулки с сэром Эллиотом она была слишком возбуждена, чтобы думать о сне. Она удовлетворенно оглянулась вокруг.

По всей комнате были разбросаны платья и ткани, некоторые еще в рулонах, другие завернуты в папиросную бумагу: тончайший батист, толстая гладкая парча, переливающийся шелк, плотный блестящий атлас, шуршащий крепдешин и воздушный муслин, ткани с золотыми нитями и тафта, муар и тюль. Разнообразие потрясало. А оттенков и не пересчитать!

Летти даже не подозревала, сколько существует оттенков белого цвета. Она развернула жесткий блестящий жемчуж-но-белый шелк и белый, мягкий, как голубиное перышко; сверкающий, как алмаз, снежно-белый и белый цвета старой слоновой кости.

Плотный шелк — белый, как мел, и тонкий белый, как молоко. Серебристо-белый и белый с холодным алебастровым оттенком.

После тканей она принялась за сундуки. Она извлекла из них множество аксессуаров — все, что только могла пожелать женщина. Там были лайковые перчатки разного цвета с четырьмя или шестью пуговками, шелковые чулки, такие тонкие, что казались прозрачными, шелковые кисточки для шляп и птичьи перья для причесок, боа и шарфы, пояса и ленты.

На нижнее белье леди Агата тоже не поскупилась. По всей комнате были расставлены открытые коробки с богато расшитыми интимными частями туалета; подушечками и турнюрами для бедер, сорочками и корсетами, подчеркивающими грудь. И еще там были нижние юбки, прелестные, с мягкими складками, созданные разжигать воображение тех, кому удалось увидеть украшенный рюшами и оборками подол.

Мать Летти упала бы в обморок от восторга. Вейда всегда говорила, что остается в распоряжении ее милости потому, что за ее талант хозяйка разрешает Летти учиться вместе с собственными детьми. Но Летти подозревала, что причина, по которой Вейда мирилась с грубым обращением и жалким жалованьем, скрывалась в другом: леди Фоллонтру предоставляла ее матери полную свободу воплощать идеи, возникавшие в ее голове.