Чужая в чужом море
Шрифт:
— И вы их отговаривали? – перебила Эстер.
— Зачем? – удивился он, — Там достаточно место для жилья, а прокормить шестерых детей в Меганезии – не проблема. Как видишь, в Мпулу быстро решили этот вопрос. Но дальше с детьми надо заниматься, чтобы они развивались — физически, эмоционально, и в смысле мозгов. Центр организовал такую кооперацию семей, при которой дети все это получали.
В Мпулу, я надеюсь, мы тоже этим займемся. Надо заняться, потому что здешние дамы, как мне кажется, реализуют свой замечательный фертильный эгоизм на всю катушку.
— Эгоизм, — задумчиво повторила
— Хочешь, проведем эксперимент? – спросил он.
— Сначала скажи, какой.
— Элементарный. Попробуй объяснить это мисс Рэнселлер или викарию Джордану.
Эстер сконфуженно опустила глаза и провела ладонью по лбу.
— Это будет сложно. Это вопрос религии, как и у тебя. Католицизм учит, что в момент зачатия Создатель дает будущему ребенку душу, так что аборт, даже самый ранний…
— В момент слияния ядер сперматозоида и яйцеклетки? – перебил он.
— Ну… — она задумалась, — Так прямо это нигде не сказано, но видимо да.
— Тогда каждую третью душу он получает назад в первые трое суток (не имплантируется яйцеклетка) и еще каждую пятую – в первые три недели (не развивается плацента). Т.е. больше половины душ теряется раньше, чем дама что–то заметила. С другой стороны, у родившихся будет дефицит душ, т.к. 6 малышей из тысячи – это однояйцевые близнецы, возникшие при дробления яйцеклетки уже после зачатия. Тебе это не кажется странным?
— Наллэ, это же религия! Ее нельзя понимать буквально, как кодекс законов.
— Нет, Эстер. Если по религии судят о допустимости или недопустимости каких–то актов, то это – кодекс законов, и толкование обязано быть буквальным. Dura lex, sed lex.
— Если я скажу это Мэрлин или Джо, они меня точно не поймут, — заметила она.
— На самом деле, — сообщил шеф–инженер, — Я пробовал объясниться с эмиссарами «Life Protection» в Порт–Морсби. Я говорил: если вы так хотите бороться с абортами, то зачем вы приехали сюда? В ваших собственных регионах, в США, Англии и Европе, несмотря на доступность контрацептивов, каждая пятая беременность прерывается абортом. Это при том, что в США в среднем два ребенка на женщину, а в Европе и Англии – вообще полтора. Ваши женщины в 20 раз богаче папуасок, им не грозит остаться без еды, крова и медицины. Убеждайте их. Что вы набросились на папуасок, желающих прервать шестую беременность, потому что им нечем кормить пятерых уже имеющихся детей? И знаешь, что мне ответил тип, упакованный в тряпки из гламурного бутика? Что их цель — не дать потребительскому эгоизму и нравственному нигилизму проникнуть в Папуа. Мне стало ясно, что плевать ему на детей, рожденных и нерожденных. Что дети — это повод, а цель — навязать обществу неофеодальные законы, пресечь стремление людей к счастью, сделать людей стадом послушного, привычно–задолбанного скота, а себя – их пастухом.
— Не знаю, — сказала Эстер, — Это не очевидно. Но, даже если правление «Life Protection» преследовало неблаговидные политические цели, разве это оправдывает войну против рядовых волонтеров, которые по гуманным мотивам боролись за жизнь нерожденных?
— Война —
Его прервал окрик на Africaans, сопровождаемый лязгом передернутого затвора.
— Halt! Hoe je!?
В лицо брызнул ослепительно–яркий свет фонаря. Эстер прикрыла глаза и импульсивно прижалась к Шуангу. Он спокойно обнял ее за плечи и весело крикнул:
— Aloha, foa! Hitler caput! Ih bin capituliren!
— Het chief Nalle mit vrau! — удивленно заметил кто–то.
Луч фонаря мгновенно опустился вниз, образовав пятно света на дороге у их ног.
— Ага, — подтвердил он, — А это milicer Игда с патрулем, точно?
— Ну, да. Что ты ходишь по ночам без оружия, Наллэ? Тем более, со своей vrau.
— У меня пистолет в кармане, — ответил Шуанг, — могу показать.
— Пистолет, — фыркнул Игда, подходя ближе (Еще пятеро патрульных распределились по кругу, в радиусе нескольких метров), — Дикие собаки не испугаются твоей мелкашки. А ты, Эстер, могла бы сказать своему мужчине: возьми автомат. Эх! Мы тебя не напугали?
— Не особенно, — сказала она, немного дрожащим голосом.
— Классно смотришься в этом костюме, Эстер. Это американский?
— Нет, меганезийский. Наллэ подарил, — она погладила ладошкой плечо шеф–инженера.
— Классно, — повторил Игда, — шеф Наллэ, а что ты там сказал про Гитлера?
— Что ему finita. Una culo.
— А… Ну, это уже давно было. Еще до независимости. А правду говорят, что ты привез круглый дом в ящике?
— Да, — ответил Шуанг, — после завтрака мы его поставим. Надо только выбрать, где.
— А я слышал, что нези не делают круглых домов. Только квадратные, как у янки.
— В основном, так, но на наших островах Самоа строят круглые дома, хотя и иначе, чем здесь. А этот дом совсем нового вида. Возможно, в нем надо будет что–то подправить.
— У! Это интересно! Мы придем помогать.
Шеф–инженер кивнул.
— Отлично. Мы его поставим, вместе подумаем, что там подправить и выпьем пива.
Идея была встречена дружным одобрительным урчанием и цоканьем языками.
— Куда вам надо идти? – спросил Игда и добавил, — я дам вам двух бойцов. Охрану.
— Мы, наверное, уже пойдем домой, — сказала Эстер, — да, Наллэ?
— Пожалуй, — согласился он, бросив взгляд на огни fare–duro и pueblo–militar, от которых они уже успели удалиться примерно на километр.
— Тогда бойцы проводят вас домой.
— Слушай, Игда, я не маленький, тут идти всего ничего.
— Нет, шеф Наллэ. Если с вами что–нибудь случится, шериф Гишо оторвет мне голову. Ладно. Не хочешь провожатых – сделаем так.
Milicer вытащил woki–toki и сказал в микрофон три фразы на нсенго–банту. С вышки над pueblo–militar полыхнул луч прожектора. На дороге стало светло, почти как днем.
— Так–то лучше, — сказал Игда, — Goeienaand chief Nalle. Goeienaand vrau.
— Good luck, — ответила Эстер, а шеф–инженер добавил то же на africaans, — Voorspoed.