Чужая в чужом море
Шрифт:
События вокруг экипажей «Ойодо» и «Рюдзе» развивались так. Легко раненных, и тех, кто получил психический шок, транспортные самолеты ВВС Японии эвакуировали с Улиси через два дня. Через неделю эвакуировали «тяжелых» — долечиваться дома, в прекрасно оборудованном госпитале в Кагосима. Но на атолле оставалось еще девять человек из инженерной службы авианосца «Рюдзе». В процессе тушения пожара на диспетчерском мостике, они получили ожоги 2 — 3 степени, и теперь проходили курс лечения в поликлинике, ожидая, когда и до них дойдет очередь на отправку домой. Настроение у них было неплохое.
Казалось, все складывается для них как нельзя лучше, но тут пришли известия от тех сослуживцев, которые эвакуировались в первой группе. Оказывается, дома их ждал типовой приказ об увольнении из флота (по устойчивому расстройству здоровья из–за психофизического шока, вызванного поражающими факторами ядерного взрыва). Как говорится, денежное пособие в зубы, и флаг в руки искать себе место в гражданской жизни с таким диагнозом. Нетрудно понять, что чувствовал тюи (старший лейтенант) Тодзи Миоко, читая в глазах своих парней немой вопрос: «командир, как же так…?».
Вечером он вышел на пляж и стал глядеть на волны, набегающие на белый коралловый песок, и перебирать в уме варианты ответа. Каждый вариант неизбежно заканчивался констатацией очевидного факта: «парни, мы лишились любимой работы на флоте, мы объявлены «хибакуся» (инвалидами – жертвами ядерного взрыва), нам остается только есть лапшу и пить сакэ на скромную пенсию, без надежды обзавестись семьей и найти хорошую работу, короче говоря – мы едем на родину, чтобы оказаться в полной жопе».
От этих невеселых мыслей его оторвал неслышно подошедший пожилой японец.
— Простите, Тодзи–сан, я вам не помешаю?
— Что вы, — сказал Миоко, пытаясь сообразить, где он видел этого человека, — Нисколько.
— С годами я становлюсь излишне разговорчив, — сообщил незнакомец, — Наверное, так и должно быть, это какой–то закон природы, как вы думаете?
— Даже не знаю, — ответил тюи, которого интересовали совсем другие вопросы.
— Не знаете… — повторил пожилой японец, — да, извините, я забыл представиться. Меня зовут Иори Накамура. Я из города Убе. Это на севере Хонсю, в префектуре Ямагути.
— Иори Накамура? – переспросил пораженный моряк, — премьер–министр Меганезии?
— Координатор правительства, — поправил тот, — Знаете, Тодзи–сан, я читал отчет об этом неприятном инциденте, и на меня произвела сильное впечатление работа вашей группы.
— Благодарю, Иори–сан, но вряд ли это имеет значение.
— Это имеет значение, — возразил Накамура, — Потому что вы проявили сочетание именно тех качеств, которые отличают лидера. Не просто человека, отдающего приказы, а того, кому люди верят – и обоснованно верят, вот что, на мой взгляд, важно, Тодзи–сан.
— Даже если вы правы, — проворчал моряк, — лучше бы я не проявлял эти качества. Мои парни зря прожгли дырки в шкуре. Лучше бы мы просто ничего не делали.
— Что сделано, то сделано, — заметил координатор, —
— В каком смысле? – спросил тюи.
— В том смысле, что в двух шагах отсюда есть «Freediving School», где можно выпить по чашечке сетю. Шимо Оками гонит сетю из местного батата. Дистиллятор там сделан из кварцевого стекла, и видно, как он работает. Свежеотогнанный сетю – самый вкусный.
Тодзи Миоко решил, что чашечка бататового самогона — это как раз то, что ему сейчас нужно. Кроме того, Накамура явно дал понять, что намерен сообщить что–то важное. Непонятно, правда что это может быть. Но… В общем, он принял приглашение, и уже через несколько минут они вошли в маленькое сооружение в форме пагоды c японским иероглифом «Nami» (волна) над дверью. На тюи Миоко повеяло чем–то родным…
«Ulithi Nami Freediving School» — недавно созданный учебно–тренировочный центр для бойцов морского патруля — был ориентирован на современное применение старинных техник подводной работы. Пока здесь было только два инструктора, представлявшие, соответственно, полинезийскую дайвинг–технику «apnoe» и японскую «ama». Шимо Оками, как нетрудно догадаться, была инструктором по второй из них. Но, кроме этой профессии, было у нее еще и хобби: Шимо коллекционировала инженерные курьезы. Один из таких курьезов – кварцевый дистиллятор для бататового самогона – мгновенно завоевал популярность (как утверждали бойцы патруля, на вечерних тусовках даже пить не надо — для настроения достаточно смотреть на захватывающий процесс превращения браги в финальный продукт). Что касается другого курьеза – то о нем как раз и зашел разговор на этой вечерней встрече (которую Иори и Шимо откровенно подстроили).
Когда было выпито по полторы чашечки сетю, рядом с керамическим кувшинчиком на столе появилась забавная игрушечная модель самолетика.
— Уважаемый Иори уже знает, что это такое, — сказала ныряльщица, — а знаете ли вы?
— Что это? — переспросил Тодзи, осторожно взял в руки игрушку, покрутил так и сяк, провел пальцем вдоль фюзеляжа, и предположил, — Вероятно, тренировочный планер, запускаемый с катапульты. Необычная, но очень простая конструкция. Думаю, что он хорош для первичной подготовки пилотов.
— Вы почти угадали, — ответила Шимо, — Это «Tente» (небесная бабочка), последняя из моделей реактивных планеров–камикадзе, созданных в Морском Военном Арсенале в Йокосука инженерами фирмы «Mizuno». Той самой, которая сейчас делает кроссовки.
— Гады, — сказал тюи, — Невезучая у нас страна. Надо было после Войны Босин вырезать под корень все самурайские семьи. Это была бы настоящая революция Мейдзи. А так, недорезанные гады снова и снова гонят нас на бойню под лозунгом «честь до конца».
— Вы бы смогли зарезать ребенка, если он самурайский? – спросила она.
— Нет, — проворчал Тодзи, и добавил, — Кажется, я ляпнул глупость.
— Почем же глупость? – вмешался Накамура, — Недопустимые традиции действительно надо вырезать под корень. Но зачем убивать? Здесь, в Меганезии, действует гуманный метод: у семей с недопустимыми традициями просто отнимаются все дети. Их отдают нормальным семьям, где из них вырастут нормальные люди.
— А что со взрослыми? – поинтересовался тюи.