Чужая земля
Шрифт:
Дочитав главу, Обноров поднялся немного размяться и с удивлением обнаружил давешнюю девчонку посреди зала. Затаив дыхание, она рассматривала полки с женской обувью, причем с самой дорогой.
– Вы еще здесь? – проворчал Дмитрий Васильевич.
Юная посетительница испуганно обернулась.
– Я… я только погреться… – пробормотала она.
Обноров пристально оглядел ее: бурые, застиранные чулки, брезентовый портфель, туго повязанный старушечий платок и – темная лужа под ногами. «А она симпатичная! – невольно отметил Дмитрий Васильевич. – Глазенки быстрые, умненькие…
– Замерзла? – участливо справился Обноров. – Да, погодка нынче гаденькая. И здоровью вред, и обувь сильно калечит. Ну уж а в твоих… м-м… ботинках – и вовсе… трудновато.
Девочка робко улыбнулась. Она не знала, как себя вести с хозяином магазина: обычный дядечка средних лет, чем-то напоминает их детдомовского учителя математики – скучненький такой, вечно усталый. Дядечка не важничал и не гнал ее прочь, подобно лощеным приказчикам других дорогих заведений (хотя если бы и попробовал – ему же хуже; беспризорная тактика предусматривала до блеска отточенную контратаку из довольно крепких «блатных» словечек).
Девочка покраснела и неуверенно спросила:
– Не… мешаю я вам?
– Да нет, смотри сколько хочешь, – торопливо заверил Обноров. – Воровства я, знаешь ли, не боюсь, – мою обувь не так-то легко сбыть с рук, да и на хулигана ты совсем не похожа.
– Правда? – прыснула девочка. – А вот домашние ребята говорят наоборот: нас, мол, приютских, за версту видать.
– Это кого же? – не понял Дмитрий Васильевич.
– Ну, детдомовских!
– А-а… – смутился Обноров. – Так ты сиротка?
– Да. Вот, – с привычной грустью подтвердила девочка.
Обноров встречал на улицах оборванных, явно жуликоватого вида беспризорных и, разумеется, никогда с ними не разговаривал. В его представлении эти дети были отбросами, безнадежно потерянными для общества. Но юная гостья совсем не походила на пресловутый «социальный отброс»: бедна, конечно, до крайности, неухожена, однако мало чем отличалась от дочерей рабочих. «Она даже интереснее, живее, несмотря на то что промерзла до костей».
– Иди-ка сюда, – позвал девочку Дмитрий Васильевич. – У меня остался от обеда теплый чай, давай-ка откушаем.
Гостья покосилась на дверь:
– А удобно? Вдруг кто-нибудь зайдет? Вас не заругают?
– Пустяки, – весело отмахнулся Обноров. – Я сам себе хозяин.
– Так все это ваше? – девочка изумленно огляделась по сторонам.
– Есть грех, – притворно крякнул Дмитрий Васильевич и поманил гостью. – Присаживайся-ка, вот тебе табуретка.
Он вышел в кладовку и вскоре вернулся с двумя большими фаянсовыми чашками.
Обноров дождался, когда девочка сделает глоток, и спросил:
– Как звать-то тебя?
– Катенькой… ну, Екатериной, – тряхнув головой, поправилась она.
Дмитрий Васильевич отдал почтительный поклон и тоже представился.
– Нравится ли тебе учиться? – вернулся он к расспросам.
– Угу, – кивнула Катенька. – Особенно литературу люблю, историю и еще математику!..
Девочка понемногу освоилась, отогрелась и принялась взахлеб рассказывать о «Параде
– …Спасибочки за чай, – вдруг опомнилась Катенька. – Заговорила я вас, от дел отвлекла.
«Мама твоя, наверное, так говаривала», – с улыбкой подумал про себя Дмитрий Васильевич, а вслух спросил:
– Любишь ли ты Октябрьскую годовщину?
– Я вообще все праздники люблю, – рассмеялась девочка. – Особенно Новый год.
Дмитрий Васильевич решительно поднялся.
– Пойдем-ка со мной.
– К-куда? – осеклась Катенька.
– А вот сюда, к полкам.
Девочка сползла с табурета.
– Давай-ка, Катюша, выбери себе подарок к Рождеству и Новому году! – торжественно провозгласил Обноров.
– Любой?! – опешила Катенька.
– Верно, любой!
Девочка пробежала взглядом по полкам. Чего там только не было! И грациозно изогнутые туфельки, и отороченные мехом сапожки, и всевозможные ботиночки… Катенька так загорелась, что ее прошиб пот.
– Позволь, я тебе помогу, – мягко посоветовал Обноров. – Обрати внимание вот на эти… – он снял с полки чудесные коричневые ботиночки с точеными каблучками и шнуровкой до середины голени. – А, каковы?
– Прелесть! – восхищенно прошептала девочка.
– Примерь-ка, – деловито приказал Дмитрий Васильевич.
Меньше чем через минуту гостья уже вертелась у зеркала в обновке. Она и верила, и не верила своему счастью. «Ну, ребята теперь помрут от зависти!» – думала она.
– А как ловко сидят! Будто нарочно для тебя пошиты! – приговаривал Обноров. – Ты в них и ступай.
– А мои? – охнула Катенька.
Дмитрий Васильевич брезгливо покосился на стоящие в сторонке старые башмаки гостьи.
– Эти-то? – фыркнул он. – Я их, пожалуй, в печку брошу.
– В печку? – задумалась Катенька. – Чинить, конечно, нет резону – в копеечку встанет…
– Вот именно.
– Значит, я так и пойду?! – прижимая к груди кулачки, умоляюще спросила девочка.
– Верно, – со всей серьезностью подтвердил Дмитрий Васильевич.
– Спасибо вам, – покраснела Катенька. – Я вас никогда-никогда не забуду!
Губернский комитет комсомола решил отметить седьмую годовщину Октября чем-то неординарным. Кроме положенной утренней демонстрации, где шествию комсомольской колонны отводилось особое место, руководство губкомола вознамерилось инсценировать штурм Зимнего дворца. На Главной площади соорудили дощатый забор в тридцать аршин длиной и семь высотой, [18] раскрасили его под фасад «последнего оплота российской тирании» и отобрали сотню «штурмующих». По согласованию с губисполкомом, представление следовало запечатлеть на кинопленку, что и поручилось Меллеру.
18
21 х 5 м.