Чужая земля
Шрифт:
Здесь — жизни было уже поболее, как и в любом порту. Стояли машины, горело тряпье, пропитанное солярой в бочках и даже нормальное освещение у местных кабаков, открываемых с заходом солнца — Аллах ночью харама не видит. У кабаков — шумели, стреляли в воздух — кто побогаче. В арабских странах стрельба в воздух — популярный способ выражения обуревающих человека чувств: дом новый купил — стреляешь, Рамадан наступил — стреляешь, девушку трахнул — стреляешь. Но здесь такое могли позволить себе только действительно богатые люди — патроны стоили недешево. Это тебе не новый, восемьдесят
Колонна пробиралась самым берегом, замощенным бетонными плитами, Нива, за ней УАЗ. Никто не обращал на них особого внимания — едут себе люди и едут, значит — так надо им. Но те, кто ехал сейчас в УАЗе знал: стоит только привлечь внимания, хоть — как — набросятся и растерзают. Не уйти… это как в муравейник голой ж… сесть.
— Внимание. Подъезжаем — донеслось по рации с головной машины.
— Повнимательней там…
Машины одна за другой свернули на бетонный выезд, как на лепесток скоростной автострады — он вел на один из трех мостов, спроектированных и построенных специально приглашенными инженерами Европейского союза. Этот мост — назывался мостом шахидов…
Едва выехав на мост — машины встали. Прямо тут — была выложена бетонными блоками короткая змейка, заканчивающаяся откатываемым в сторону самодельным шлагбаумом. Тут же — горел костер в двухсотлитровой бочке из-под топлива, стояли две машины — пикап и старый турецкий Форд-самосвал. На пикапе — был крупнокалиберный пулемет, у него — стоял бородатый…
— Все нормально? — спросил водитель УАЗа.
— Да — ответил Хасан — можно тормозить…
— Первый, я второй — стоп.
— На два часа — пулеметчик, ДШК. Три автоматчика на одиннадцать — донес эфир.
Боевики подошли к головной машине — то ли они не видели идущего без фар УАЗа, то ли решили, что главный — в Ниве, а с шестерками ни один уважающий себя человек говорить не будет.
— Видишь его? — спросил сидящего в УАЗе Хасана русский снайпер.
— Да.
— Который?
— Борода.
— Здесь все — бородатые.
— Который стоит ближе к самосвалу. Говорит — его нукер.
Глупо было ожидать иного…
— Я должен пойти, поздороваться с ним — сказал Хасан — он ожидает увидеть в машине меня…
Опасный момент. Если все оговорено — ДШК с такого расстояния их на куски порвет. Но есть два обстоятельства. Первое — никто не будет устраивать стрельбу на мосту. Цель может вывернуться и хотя бы сигануть в воду, второе — с той стороны или с порта могут, не разобравшись, открыть огонь. Второе — если Джафар знает, то он будет устраивать ловушку на суннитской стороне. На шиитской ему делать нечего.
— Иди. Помни, мы наблюдаем за тобой…
Хасан вышел из машины, громко хлопнув дверью и подняв руки на всякий случай. Водитель — настороженно ждал, держа руку на рукоятке АКС-74У, прикрытого одеялом на моторном тоннеле машины…
— Салам алейкум! — громко крикнул он так, что один из бородачей вскинул автомат.
Тот, что стоял — повелительно вскинул руку, крикнул «на, на!» — и стволы опустились…
— Ва алейкум
99
Здравствуй, сынок (фарси)
Хасан обнялся с бородачом…
— Хале шома? [100]
— Хубе, Курейш-эфенди, ташаккор.
— Хома коджа мирид? [101]
Хасан пустился в малопонятные, но эмоциональные объяснения, в конце концов, его соплеменник лишь махнул рукой, и сделал знак, чтобы открыли шлагбаум. Снайпер не очень то хорошо разбирался в фарси, но разобрал «хейли хатарнак» — слова, которые сказал бородач Курейш. Еще он разобрал «афгани», афганцы…
100
Как дела? Ответ — Хорошо, Курейш-эфенди, спасибо…(фарси)
101
Куда едешь? (фарси)
Хасан хлопнул дверью, заворочался, устраиваясь на покрытом бараньей шкурой сидении.
— Что он сказал.
— Да так…
Бородач, ни слова не говоря, сунул лжецу в затылок.
— Что он сказал? — настойчиво повторил он вопрос.
— Говорит, сегодня с той стороны неспокойно, опасно… Говорит, прибыли какие-то афганцы и другие важные люди. Он видел много машин, прошли по набережной, с той стороны. И они видели вертолет.
— Афганцев…
— И не только, эфенди… — потер ноющий затылок обманщик Хасан — он говорит, там были кяффиры.
Орден…
Бородач родился не вчера, более того — на той стороне его предали дважды, и оба раза — государство, которому он верил и которому служил. Он понимал, что здесь не все так просто: даже на русских территориях доверять нельзя было никому. Уголовники, проворовавшиеся и сдриснувшие сюда бюрократы, мафия… И в то же самое время — здесь он нашел людей, в которых был уверен на девяносто девять процентов, что они не предадут. Он нашел настоящее дело и настоящих сослуживцев.
И настоящего врага…
А Орден… Русским было проще — они уже жили при Ордене на той стороне, и Орден этот назывался — Коммунистическая партия Советского Союза. Отец, который всегда знает, как надо, который поймет и поддержит, если тебе трудно, и если накажет — то за дело и так накажет, что век помнить будешь. Это в теории, на практике то — конечно, все по-другому. Они, дети предательства восьмидесятых и безумия девяностых знали, что власть может быть жестокой, своекорыстной и неблагодарной — но воспринимали это как неизбежное зло, как сезон дождей, в который здесь замирала жизнь. И все же — продолжали жить, стараясь держаться от власти подальше, когда это возможно, и противостоя ей — когда было уже не скрыться.