Чужая жена – потемки
Шрифт:
Куда ей идти?!
Она даже матери позвонить не может и о помощи ее попросить, потому что мобильник тоже остался в той квартире, которую Кузьмин делил со своим странным другом. Она даже пончик купить не может, а аппетит неожиданно вернулся – вместе со свободой, и в животе у нее заурчало.
Неожиданно ей стало так жаль себя – грязную, помятую, без рубля в кармане, – что, прислонившись к первому попавшемуся на ее пути дереву, Дина заревела. Слезы лились без остановки, в груди и носу хлюпало, горе ее множилось, горе, в которое ее насильно впихнул погибший начальник.
Зачем
А Кузьмин!
Какая он все-таки сволочь! Ни в какой тюрьме он десять лет не сидел! А она-то думала, она-то мучилась!..
Он вообще туда не отправился, пробыв всего лишь несколько месяцев под следствием. Ладно, может, и тяжкими стали для него те месяцы, тем более что никого, как оказалось, он не убивал. Но она-то, она же думала иначе!!! Она страдала, между прочим!!! Страдала и мучилась сознанием того, что лишила свободы – невинного, возможно, человека – на долгие десять лет!
Почему он промолчал? Почему не рассказал все сразу?! Почему солгал, представился ей уголовником, явившимся в этот город, чтобы вершить какую-то собственную справедливость?! Увез ее куда-то, в какие-то дебри, измывался там над ней несколько дней подряд…
– Ненавижу! – давясь слезами, прошипела Дина. – Просто ненавижу, сволочь!!!
– Я не ошибусь, если предположу, что данные лестные слова адресованы мне? Так ведь, дылда?
Дина вздрогнула, медленно повернулась.
У обочины стоял черный джип, в окне со стороны водителя виднелась голова Кузи Козыря. В ее сторону он не смотрел. У распахнутой пассажирской дверцы стоял Кузьмин, сверля ее злыми глазами и напряженно улыбаясь. Выглядел он преотлично. Дорогие брюки, светлая сорочка с длинными рукавами, галстук. Гладко выбрит и как будто только что подстрижен. И даже от того места, где он стоял, несло эксклюзивным дорогим одеколоном. Лощеный гад!
А она!..
Дина невольно скользнула взглядом по своей несвежей футболке, по трикотажным штанам, растянувшимся на три размера. И пахло от нее тюрьмой и больницей.
– Ты почему ревешь? – Он словно бы нехотя двинулся от машины к ней, подошел, оглядел с пренебрежением ее всю, от пяток до всклокоченной макушки. – Что ревешь-то, спрашиваю, дылда? Совесть замучила?
– Да пошел ты! – Она не выдержала и заорала на него в полный голос.
И плевать ей было, что прохожие стали оборачиваться и рассматривать их с недоуменным интересом. И она даже понимала их недоумение. Чего хочет такой импозантный и… ну да, красивый, красивый! – она и отрицать не станет – парень от этой странной замарашки? Почему позволяет ей кричать на себя?
– Ты сволочь!!! Ты знал, что я не знала про тебя… И продолжал топтать мою душу!!! Ненавижу!!! И не смей ко мне приближаться, понял?!
– Не очень-то и хотелось, – фыркнул Кузьмин, и взгляд его сделался немного озабоченным, а вот улыбка стала теплее. – А душа-то, стало быть, дергалась, а, дылда?
– Уйди от меня!!! – зашипела Дина, со злостью вытирая мокрое от слез лицо.
– Я уйду, а ты куда пойдешь, дылда? Без денег, без ключей от квартиры? Да ты и без квартиры теперь уже, наверное.
– Это почему?
– Так уволили тебя наверняка, – фыркнул Кузьмин почти весело. – Прогуляла ты без уважительной причины вон сколько времени! Кто же тебя держать станет?
– Я прогуляла по уважительной причине, – возразила она и с тоской посмотрела по сторонам.
Зацепилась взглядом за его машину. Кузя Козырь по-прежнему внимательно изучал пространство прямо перед собой, не глядя в их сторону. Кузьмин смотрел на нее, не отрываясь. Что они тут делали? Зачем подъехали к тому времени, как ее выпустили? Поиздеваться? Указать ей на ее «место»?
– Сидеть в тюрьме – уважительная причина?! – ахнул Данила и добавил со злым смешком: – Уволена ты, дылда, будь уверена, ты уволена! Идти тебе посему некуда.
– Господи, как же я от тебя устала, – пробормотала Дина, сползла по стволу дерева, уселась на корточки и вновь заплакала.
Он был прав, этот выхоленный гад. Идти ей некуда. Она и сама за несколько минут до его появления думала как раз об этом. Но надежда оставалась – что ее все еще держат в штате сотрудников. Он вон говорит, что нет – не держат. Значит, так и есть. А значит, нет надежды и на крышу над головой.
– Мои вещи у тебя? – вдруг вспомнила она о своей дорожной сумке. – Там было немного денег.
– Денег?! – Кузьмин шагнул вперед и тоже присел на корточки с ней рядом, почти касаясь ее плечом. – Каких денег, дылда? Я не видел никаких денег.
– Украли, что ли? Вместе со своим уголовником? – предположила она равнодушным, пустым голосом. – Как раз моих копеек вам до полного счастья и не хватало. С вашим Кузей, блин!
Он промолчал и неожиданно потянулся к ней. Дотронулся до уха, щеки, потрепал по плечу.
– Хватит бузить, Дин, – произнес вдруг Данила совершенно по-человечески и начал подниматься, увлекая ее за собой за руку. – Идем домой. Ты устала, вымотана. Голодная наверняка. Дома все готово. Идем, идем. Не бузи, Динка. Хватит уже, десять лет прошло, а ты все бузишь…
Дина слушала его – и не узнавала. Откуда этот изменившийся голос? Откуда это вполне человеческое обращение, забота будто бы даже? Она всегда была для него дылдой, за исключением коротенького промежутка времени из их детства и начала юности.
Он силой тащил ее к машине. Она упиралась пятками, цеплялась за ветки, а он все равно тащил.
– Никто с тобой ничего не сделает, Динка, – произнес примирительно Кузьмин и впихнул ее на заднее сиденье. – Мы желаем тебе только добра.
– Ух ты!!! – воскликнула она и, дотянувшись, сильно дернула его за ухо. – Этим и вызвана твоя ложь?!
– Какая ложь? – Данила сел на пассажирское сиденье рядом со своим другом, кивком приказал ему ехать.
– Ты же соврал мне, Кузьмин! Ты все время врал! А я верила, что ты сидел в тюрьме все эти десять лет! Это… Это пакостно, Кузьмин!