Чужая жизнь
Шрифт:
Уходить решили рано утром — ребята были совсем вымотаны. Единственное, что я мог для них сделать, это приготовил поесть да сварил чаю, традиционно накидав в него черники по своему рецепту. Ну и взял на себя охрану всего нашего умотанного воинства, так как спал я тоже по своей схеме, ребятам пока недоступной. Через каждые три часа мне надо было поспать двадцать минут, и мой организм полностью отдыхал. Больше времени на ногах — больше сна. По этой схеме я жил и работал на скорой помощи, а в последнее время во время своих путешествий на машине. Вот теперь пригодились и эти знания.
В собачью вахту, то есть во время
Ничего хитрого я не придумал, но ребятам настроение поднял. Гимнастёрку я поместил в болото, но так, чтобы её невозможно было достать. У самого края берега росла склонившаяся в болото чахлая ёлочка. Если за неё взяться рукой, можно палкой подтащить к себе гимнастёрку. Я создал полное впечатление, что человек утонул в болоте, пытаясь схватиться за дерево на краю болота. Причём для того, чтобы гимнастёрку достать, надо ёлку отодвинуть или взяться за неё рукой.
Доставать гимнастёрку будут обязательно — хоть какие-то доказательства немцам нужны. У них та ещё бюрократия. В болото офицеру не лезть, а приказать рядовому он прикажет. Четыре лимонки, распиханные мною по черничнику, с наполовину вытащенными кольцами и соединённые немецким телефонным проводом, будут моим прощальным приветом. Нельзя уйти, не попрощавшись, невежливо это. Правда потратил я на сооружение очередной подлянки, в общей сложности минут сорок, двадцать минут вечером и двадцать как проснулся. Делал всё медленно — очень не хотелось накрыться на собственном творчестве.
Гранаты взорвались во второй половине дня, когда мы уже отдыхали на третьем по счёту острове. Всё развивалось так, как я предположил. То есть по правилам немецкого военного «орднунга».
В девять утра началась долгая тягомотная пристрелка, а затем массированный миномётный обстрел, сносящий всё на том конце острова, который был обращён к немцам, потом подключились пулемёты. Дальше всё по канонам военной науки, только без нашего «ура» и очень медленно. Так что на остров немцы выползли только во втором часу дня.
Вот они удивились, наверное, не обнаружив никаких следов людей, а потом обрадовались, увидев гимнастёрку. Но радость была недолгой, зато хорошо отдохнувшие мои бойцы, услышав счетверённый взрыв, дружно заржали. Мои приколы с лимонками, нравились всем без исключения.
Можно было не опасаться, что немцы услышат. Во-первых, у них сейчас другие заботы, а во-вторых, пока немцы кидались минами, мы ушли на третий остров, а это где-то с километр, если по-прямой. Я, честно говоря, никогда не видел, чтобы по болоту ходили прямой дорогой, но я до этого дня и таких болот не видел. По тропе через болото до третьего острова, получилось около двух километров, и это почти за семь часов движения.
* * *
Из болота мы выползли только на четвёртые сутки. Все были уже на последнем издыхании, а продукты у нас закончились за сутки перед этим. Продукты бог с ним, закончилась вода, пришлось даже один раз соковыжималкой поработать — подавить в немецком котелке
Очень здорово помогли последние две фляги воды, набранные в одном из ручьёв, которые мы пересекали в лесу во время преследования. Вовремя мы компот к тому времени выпили. Взяв у Степана соль, я, уже на привале, на острове, подсолил воду, не глядя на своих обомлевших спутников. Про подсоленную воду они не знали, и поначалу решили, что у меня съехала башня, но позже даже Ристо признал, что так значительно лучше.
Выбраться мы выбрались, но пришлось отмахать ещё два километра до ближайшего озерца. Добравшись до прозрачной воды, мы дружно упали головами в воду. Сил не было даже приготовить чай. Чуть оклемавшись, наглушили гранатами рыбы и устроили праздник живота и тела.
Сразу и помылись, и постирались, рыбу то, как-то надо было доставать. Сама она на берег выпрыгивать не захотела. Лично я стирался, не раздеваясь, так как комаров пока никто не отменил. Странно, но я почти перестал обращать внимание на эту кровососущую мерзость, хотя эти вездесущие звери жрали меня по-прежнему, да и не только меня. Лица у всех от многочисленных укусов опухли, глаза превратились в слезящиеся щёлочки, а сами мы шатались как пьяные. Отъедались и отмывались мы у этого озера почти сутки, а затем, немного придя в себя, отправились к ближайшей дороге.
Война ещё не закончилась, да и финны должны были по дорогам ездить, а лучшего способа как ограбить ближнего своего и слегка приподняться за его счёт, никто не придумал с тех пор, как в мире появились дороги. Правда, в первый день до дороги мы не дошли, наткнувшись на достаточно большое, но мелководное озеро, по которому рассекали утки с утятами. Так что Ристо работал Робин Гудом, отстреливая беззащитных птичек, а все остальные охотничьими собаками, плавая за добычей. Заодно и, ещё раз, помылись. Во всём надо находить приятные моменты.
Наутро мы слегка сытые и почти довольные сидели у дороги недалеко от небольшого посёлка, почти у самой границы с Финляндией и с тоской провожали взглядами грузовики с финскими солдатами. Мы, конечно, круты как варёные страусиные яйца, но нападать вшестером на роту солдат, это такой извращённый способ самоубийства и дополнительная развлекаловка для скучающих на марше финских вояк.
Дорога была не сильно оживлённая, и к полдню прошло только две небольшие колонны грузовиков, но одиночных машин не было и в помине. Вообще-то деревень, посёлков и даже отдельных хуторов на озёрах и многочисленных реках было достаточно много, но видимо вследствие недавно прошедших боёв жители старались лишний раз не высовываться из дома.
Повезло нам только под вечер. Ну как повезло? Увидев в бинокль несколько подвод, неспешно катящихся по дороге, ребята оживились, а Степан, взявший у меня бинокль, негромко сказал.
— Ристо, глянь, в первой телеге Микку. Твой знакомец. Важный какой стал! — Ристо тоже разглядывал знакомца, а я уже нагляделся на этого Микку, и, видя, что мои наивные «погранцы» собрались на дорогу, сказал.
— Ристо, Степан. Вы куда собрались? Жить надоело? — Мои негромкие слова прозвучали как гром с ясного неба. Ристо даже перекосился, а Степан возмущённо на меня обернулся, но я, не давая им сказать ни слова, сказал.