Чужестранка
Шрифт:
Достопочтенный Уэйкфилд проводил Роджера нежным взглядом.
– На самом деле это сын моей племянницы, – сказал он, когда ребенок закрыл дверь. – Отец убит на Ла-Манше, мать погибла во время бомбардировки. Я взял ребенка к себе.
– Это очень великодушно, – пробормотала я, тотчас вспомнив дядю Лэмба.
Дядя тоже погиб во время воздушного налета. Бомба залетела в аудиторию Британского музея как раз во время его лекции. Зная его, полагаю, что он был бы счастлив осознать перед смертью: крыло, где хранились персидские древности, уцелело.
– Вот уж нет, нисколько! –
Фрэнк заговорил прежде, чем я поставила на пол свою сумку.
– Это просто необыкновенная удача, Клэр, – с восторгом заявил он, указательным пальцем пролистывая стопку листов с загнутыми уголками. – Викарий обнаружил целый ряд военных донесений, в которых упоминается имя Джека Рэндолла.
– Значительное их число принадлежит самому капитану Рэндоллу, – заметил викарий, забирая у Фрэнка несколько страниц. – Примерно четыре года он служил в гарнизоне Форт-Уильяма и, кажется, достаточно много времени проводил по ту сторону границы, досаждая шотландцам под эгидой британской короны. Вот это вот, – он бережно вытащил десяток листков и положил на стол, – жалобы на капитана со стороны шотландских семей и отдельных землевладельцев, все они обвиняют его в самых разнообразных преступлениях, начиная от непристойного поведения солдат с прислугой женского пола и кончая кражей лошадей, о более мелких происшествиях уж и говорить не приходится.
Меня все это позабавило.
– Значит, среди твоих предков затесался конокрад? – обратилась я к Фрэнку.
Он только плечами пожал, ничуть не потревоженный.
– Он был таким, каким был, с этим ничего не поделаешь. Мне всего лишь хочется узнать побольше. Подобные жалобы – дело самое обычное, особенно с поправкой на исторический период: англичанам, а особенно военным, были, мягко говоря, не особенно рады в тогдашней горной Шотландии. Удивительно другое: все жалобы на Рэндолла не имели последствий, даже самые серьезные.
Викарий, не в состоянии долее сдерживаться, вмешался:
– Совершенно верно! Офицеров той поры никак нельзя мерить по современным меркам, они могли позволить себе многое. Но здесь все в самом деле странно: жалобы не только не расследовали с вынесением последующих решений, о них просто больше нет упоминаний. Знаете, что я думаю, Рэндолл? У вашего предка был могущественный покровитель. Человек, который мог защитить его от гнева вышестоящих чинов.
Фрэнк, скосив глаза на бумаги, задумчиво почесал затылок.
– Вы, вероятно, правы. И это должен быть очень влиятельный человек. Может, какая-нибудь армейская шишка или представитель высшей знати.
– А возможно…
Викарий был вынужден прерваться, так как в комнату вошла экономка, миссис Грэхем.
– Предлагаю вам подкрепиться, джентльмены, – сказала она и уверенным движением водрузила на письменный стол чайный поднос.
Преподобный Уэйкфилд с молниеносной быстротой подхватил со стола свои бесценные документы. Миссис Грэхем посмотрела на меня острым, оценивающим взглядом подвижных, блестящих, словно глазурь на фарфоре, слегка прищуренных глаз.
– Я принесла
Я не дала ей закончить и поспешно поднялась с кресла, готовая принять ее предложение. Мы еще не успели закрыть дверь в кухню, а дебаты уже возобновились.
Чай был горячий и ароматный, в нем кружились чайные листочки.
– Ммм, – произнесла я, опуская на стол чашку, – я так давно не пробовала улун.
Миссис Грэхем кивнула с широкой улыбкой, радуясь тому, что я оценила ее усилия. Под каждую тонкую фарфоровую чашку была подложена салфеточка из кружева ручной работы, к чаю она подала сконы и сливочный крем.
– Во время войны купить такой чай было невозможно, – сказала миссис Грэхем. – А ведь это самый лучший чай. Ужасно было пить один только «Эрл Грей» столько времени! Листочки так быстро оседают на дно чайника, что на них не погадаешь.
– Вы умеете гадать по чаинкам? – спросила я, смеясь. Миссис Грэхем с ее коротким, стального цвета, идеально уложенным перманентом и тремя нитками искусственного жемчуга на шее меньше всего походила на гадалку. Когда она делала глоток чая, видно было, как он опускается вниз по тонкой стройной шее и скрывается под перламутровыми бусами.
– Конечно же, умею, дорогая моя. Меня научила моя бабушка, а ее научила ее бабушка. Допивайте ваш чай, и я посмотрю, что там у вас.
Она очень долго молча разглядывала мою чашку, то подставляя ее поближе к свету, то поворачивая медленно-медленно длинными пальцами и отыскивая нужный угол. Потом миссис Грэхем поставила чашку на стол так осторожно, словно боялась, что она рассыплется у нее в руке. Носогубные складки обозначились резче, брови сдвинулись в одну линию – она выглядела ошарашенной.
– Ну, – произнесла она наконец, – картина на редкость странная.
– Вот как? – Я все еще веселилась, но вместе с тем мне стало любопытно. – Неужели мне встретится таинственный брюнет или, чего доброго, предстоит переплыть океан?
– Возможно. – Миссис Грэхем приняла мой иронический тон и говорила с легкой усмешкой. – А возможно, что и нет. Именно это и кажется мне странным, дорогая. Все в противоречиях. Вот этот свернутый листик сулит путешествие, но на нем лежит разорванный, который это перечеркивает. Незнакомцев будет даже несколько, причем один из них – ваш муж, если я правильно поняла положение листков.
Мое шутливое настроение совсем улетучилось. Шесть лет мы с мужем провели в разлуке и только полгода вместе – он, разумеется, во многом продолжал оставаться для меня незнакомцем… Но каким образом это стало известно чайному листочку?
Брови миссис Грэхем были все еще сдвинуты.
– Разрешите мне взглянуть на вашу руку, милая, – попросила она.
Рука, в которую она взяла мою, оказалась худой, но удивительно теплой. От склонившейся над моей ладонью аккуратно уложенной головы шел запах лаванды. Она разглядывала мою ладонь долго, время от времени проводя пальцем по какой-нибудь линии, словно изучала карту, на которой дороги упирались в болота или терялись в пустыне.