Чужие крылья-3
Шрифт:
— Займи место! Смотри небо! — самому Саблину было не до этого. Стоило чуть добавить газу и истребитель начинало закручивать. Приберешь и "лавочка" еле ползла над землей, на минимальной скорости, вися на ручке и словно мечтая воткнуться в землю. Полет превратился в борьбу с собственным самолетом. В борьбу за жизнь. Медленно, очень медленно проплывала внизу земля. Время тянулось также медленно, тягуче, невыносимо.
Ближе к Днепру погода стала ухудшаться. Облака прижимались все ниже, по балкам и низинам показался туман. Туман был и над рекой – сизые клочья летели над холодной
— "Дед"! "Дед", это "Сирень"! "Дед", уходи на запасной! — раздался в наушниках шубинский голос, видимо комполка ждал возвращения на КП. — "Дед", аэродром закрыло!
— Я "Дед", принял, — выплюнул Виктор. Мышцы уже сводило усталостью, во рту было сухо и больше всего хотелось, чтобы все это поскорее кончилось. Уже как-нибудь. Он мельком глянул на карту, на показания топливомеров – в принципе бензина должно было хватить до запасного аэродрома. Вот только сил на этот перелет уже не оставалось. Мелькнула мысль прыгнуть с парашютом, но он прогнал ее как недостойную. Нужно было срочно определяться. Постоянная борьба с самолетом измотала похлеще воздушного боя.
— "Двадцать девятый", уходи на запасной! — приказал он ведомому. — Я буду садиться здесь!
Колька несколько секунд медлил, потом покачал крыльями и, дав газу, исчез, словно испарился.
Из тумана проступили верхушки рощи, растущей возле аэродрома, потом показались два тополя. Эти тополя, высокие, серебристые казались спасительными маяками в бескрайнем белом море. Они указывали курс на аэродром, на спасение.
— Посадку запрещаю, — прохрипел Шубин. — Убьешься! Уходи на запасной!
Слева из белого небытия пыхнула красная запрещающая искра ракеты, следом вторая третья. "КП там, — догадался Виктор. — Значит, если привязаться к тополям и роще, то летное поле должно быть где-то здесь".
— Уйти не могу! Сажусь!
Туман приблизился едва не хватая за крылья. Под ним угадывалось что-то темное, жесткое, неприветливое, но разглядывать землю было некогда. После выпуска шасси самолет потяжелел и с неумолимой неспешностью потянул вниз. Виктору оставалось лишь молиться и изо всех сил тянуть ручку на себя, чтобы хоть как-то уберечь машину от немедленного падения.
Земля встретило удивительно мягко. Легко толкнула снизу и самолет побежал, покатился, покачиваясь на ухабах. Мимо, метрах в двадцати пронеслась пронеслось светлое пятно, Виктор не сразу опознал стоящий на краю аэродрома сарайчик. Потом под колесами затрещал втаптываемый в землю бурьян и истребитель, шипя тормозами, наконец-то остановился. Вокруг был пустырь – "лавочка" метров на двести выкатилась за пределы аэродрома.
Он механически, совершенно не думая, выключил мотор, перекрыл топливо и неловко вывалился из кабины на гладкую, холодную поверхность плоскости. Собрав остатки сил спрыгнул на землю и улегся рядом с машиной, глядя в серое небо.
У "лавочки", заскрипев тормозами остановился "виллис", из него мячиком выскочил Шубин.
— Да какого…? — сходу заорал он. — Совсем охренел, тута. Уже меня ни во что не ставишь? — потом командир разглядел "раздетые" крылья и резко смолк.
— Ни … себе! — присвистнул он. — Это чего, тута. Ой-ё! Вить ты сам-то как? Живой?
Виктор только кивнул в ответ.
— Это хорошо, — Шубин поглядел на сбегающийся к месту посадки аэродромный люд, по-акульи улыбнулся и весело заорал: — Чего ползем? Антилопистей, бойцы, антилопистей, тута.
Собравшиеся у аварийной машины летчики и технари, ходили вокруг, рассматривали, щупали, охали и цокали языками. Вспоминали подобные случаи, закончившиеся не столь удачно. Обсуждали причины, меры…
— Вот у Гнатюка такое же было, помнишь? — шумел Соломин, царапая ногтем дерево лонжерона, — он только в зону зашел, пикирнул и сразу обшивка посыпалась. Так и встрял.
— Гнатюк на "Яке" убился, — степенно отвечал Иванов. — А это – "лавочка".
— Не вижу разницы, — грустно смеялся Лешка и снова лез смотреть и ковырять раздетые крылья.
Сразу вспомнился июньский случай, когда в полку на двух "Яках" обнаружилось отставание обшивки. Тогда все истребители были проверены и дефектные надолго исчезли в недрах ПАРМа. Сейчас, похоже, грозило что-то похожее.
— Ну как такое может быть? — приставал Ильин к Щеглову. — Ведь приемка же есть? Как она принимает? Почему нам такое суют? Помню, в апреле партию из Саратова, перегнали, так с них техсостав потом неделю не слазил. Дефектов тьма была.
Щеглов пытался отшучиваться, но на него наседали все сильнее…
— Ну поймите же, — отбивался он. — В тылу ведь тоже не сахар. И рабочих опытных мало, и в цехах женщины с детьми работают и другое… Много другого. Вот, в первом квартале у нас было – на Саратовскую ТЭЦ топлива не завезли. Ведь его обычно по Волге баржами привозили, а тут Сталинград… и весь первый квартал перебои жуткие и с теплом и электроэнергией. А план по самолетам ведь никто не отменял – фронту вынь да положь. Вот и изворачивались как могли. Те же бензобаки пришлось протектировать холодным способом вместо вулканизации. С сушкой и окраской хуже – без тепла как просушить? Вот тебе и нарушение технологии… Но ведь сделали же! Дали самолеты! В цехах каждый пятый больной, на аэродроме вообще больше половины механиков слегло. Но дали же!
Щеглов помолчал, и виновато добавил:
— А потом началось! Обшивка на машинах отстает, коробится, баки текут, по заклепкам отпотевают. Несколько катастроф было, аварии. Летом "Яки" целыми полками на ремонт вставали – бригады выезжали, в войсках брак исправляли. А виноваты военпреды-сволочи продавшиеся. Ага! Помню, на заводе, в столовую идти стыдно было – мальчишки из цехов голодными глазами провожали. Вот так вот…
Разговоры после этого как-то стихли. Но все истребители в полку проверили…