Чужое лицо
Шрифт:
– Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.
– Почему меня расконспирировали?
Изморось перешла в настоящий дождь, и Алан включил обогрев ветрового стекла.
– Расконспирировали? Почему вы так думаете?
Бьюкенен пристально смотрел на него.
Человек по имени Алан включил передние фары.
– Не осталось уже почти ничего, - заметил Бьюкенен, - чем вы могли бы заняться и уклониться от ответа на вопрос. Что вы собираетесь делать теперь? Включите рацию и будете прыгать с одной станции на другую или приткнетесь к бровке и начнете менять масло?
–
– Об этом самом. О моем имени. Впервые за восемь лет люди употребляют его открыто. Меня намеренно компрометируют. Почему?
– Я говорил вам вчера вечером. Вам пора отдохнуть.
– Это не оправдывает нарушения основных правил.
– Бросьте, у доктора есть допуск.
– В таком нарушении не было никакой необходимости, - настаивал Бьюкенен. Ему совершенно необязательно знать, кто я такой, чтобы исследовать томографический снимок. И он упомянул рану на плече, хотя не осматривал это плечо, и я ему об этом не говорил. Что еще ему сказали такого, о чем ему знать было не обязательно? Может, о том, как я получил эту рану?
– Разумеется, нет.
– Ну конечно. Еще бы. Меня не просто отправляют отдохнуть. Я не просто в запаснике. Меня выводят из игры. Я прав?
Человек по имени Алан перешел на полосу обгона.
– Я задал вам вопрос. Меня выводят из игры, так?
– Ничто не длится вечно, Бьюкенен.
– Перестаньте называть меня так.
– А как еще мне вас называть? Что вы, черт побери, о себе воображаете?
Голова у Бьюкенена раскалывалась. Ответить ему было нечего.
– Агент с вашим талантом и опытом мог бы принести массу пользы в качестве наставника, - сказал Алан.
Бьюкенен молчал.
– Вы что, намеревались всю жизнь работать секретным агентом?
– Никогда об этом не думал.
– Ну да, - поднял брови Алан.
– Что-то не верится.
– Я сказал это в буквальном смысле. Я действительно никогда об этом не думал. Никогда не думал дальше того, что я делал и кем я был во время каждого конкретного задания. Если, работая в условиях секретности, начинаешь планировать свой выход на пенсию, то неизбежно делаешь ошибки. Забываешь, кем ты должен быть. Выходишь из роли. А это самый верный способ не дожить до пресловутой пенсии.
– Ну, так подумайте об этом сейчас.
Голова у Бьюкенена болела все сильнее и сильнее.
– Почему со мной так поступают? Я ничего не запорол. В том, что случилось, нет никакой моей вины. Я все отлично залатал. Операция не сорвалась.
– Но могла сорваться, не так ли?
– Даже если и так, то все равно не по моей вине.
– Мы не обсуждаем, кто и в чем виноват. Мы говорим о том, что случилось или не случилось, и что почти случилось. Может, просто кончилось ваше везение. В конце концов, вам уже тридцать два. А в нашей игре такой возраст считается уже преклонным. Восемь лет? Да это просто чудо, что вы еще живы. Пора отойти в сторону.
– То, что я еще жив, доказывает, насколько я хорош. Я не заслуживаю такого отношения.
Дождь усилился, забарабанил по крыше автомобиля. "Дворники" на ветровом стекле задвигались чаще.
– Вы
Превозмогая боль, Бьюкенен покачал головой.
– Хотите посмотреть?
– Нет.
– Ваш психологический портрет многое проясняет.
– Мне это неинтересно.
– У вас так называемый "диссоциативный тип личности".
– Говорю вам, это мне неинтересно.
Алан вновь перестроился в другой ряд и не снижал скорости, несмотря на дождь.
– Хоть я и не психолог, но ваше досье мне понятно. Вы не нравитесь самому себе и делаете все возможное, чтобы не заглядывать внутрь своего "я". Вы отождествляете себя с людьми и предметами, которые вас окружают. Вы перевоплощаетесь. Вы... диссоциируетссь.
Бьюкенен смотрел, нахмурившись, перед собой, на расплывчатое за завесой дождя уличное движение.
– В обычном обществе такое состояние было бы минусом, - продолжал Алан. Но те, кто вас обучал, поняли, какое сокровище у них в руках, когда их компьютер в ответ на запрос остановил свой выбор на вас. В средней школе вы уже проявляли талант - или, лучше было бы сказать, неодолимую тягу - к лицедейству. В Беннинге и Брэгге ваши спецназовские командиры давали блестящие отзывы о вашем боевом искусстве. Учитывая вашу уникальную наклонность, для завершения вашей подготовки оставалось только пройти еще более специальное обучение на Ферме.
– Не хочу больше ничего слушать, - отрезал Бьюкенен.
– Вы идеальный секретный агент. Неудивительно, что вы могли за восемь лет сыграть столько ролей и что ваши начальники считали вас способным делать это без риска сломаться. Да, черт побери, вы уже сломались раньше. Работа секретного агента была для вас способом лечения. Вы так сильно себя ненавидели, что были готовы на все, на любые страдания ради возможности не быть самим собой.
Бьюкенен невозмутимо протянул руку и схватил Алана за правый локоть.
– Эй, вы что?
– воскликнул тот.
Средним пальцем Бьюкенен нащупал нужный нерв.
– Эй, - повторил Алан.
Бьюкенен надавил.
Алан закричал. Он дернулся от боли, машина вильнула, задние колеса занесло на мокром скользком асфальте сначала в одну сторону, потом в другую. Позади них и на полосе обгона другие водители с перепугу тоже начали вилять и сигналить.
– А теперь вот что, - произнес Бьюкенен.
– Вы либо заткнетесь, либо узнаете на собственной шкуре, каково потерять управление автомобилем при скорости пятьдесят пять миль в час.
Лицо Алана приобрело цвет бетона. От страшной боли челюсть его отвисла. Лоб покрылся бисеринками пота от усилий выровнять машину.
Он кивнул.
– Прекрасно, - сказал Бьюкенен.
– Я знал, что мы сможем договориться. Отпустив локоть Алана, он сел прямо и стал смотреть вперед.
Алан что-то пробормотал.
– Что?
– спросил Бьюкенен.
– Ничего.
– Я так и думал.
Но Бьюкенен понял, что сказал Алан.
Это из-за брата.
11
– Что он делает сейчас?
– спросил человек, называющий себя Аланом, когда вошел в квартиру, которая находилась над квартирой Бьюкенена.