Чужое наследие

Шалыгин Вячеслав Владимирович

Договориться с марсианами казалось нереальным в кубе. А вообще-то, даже интересно. Попробовать добиться невозможного. Вдруг получится? А если и не получится, что терять? В конце концов, не вздернут же на самом деле.

Ермаков скомандовал «к Марсу» и нажал сенсор «старт». Корабль мгновенно рассчитал прыжок и начал разгон…

Глава 3

Январь 2325 г.,

Многомерность – Пространство и время

В темноте нет тепла жизни, в тишине нет звуков жизни, а в пустоте нет вообще ничего животворящего. Короче, тоска. Даже если знаешь, что вокруг не абсолютная пустота, а некое свернувшееся в змеиный клубок пространство, легче не становится. Ведь воспринимать его обычными органами чувств невозможно, а непосредственное восприятие для человека важнее теоретической убежденности. Пять измерений или восемьсот пять, в этой ситуации не имеет

никакого значения. Их нельзя увидеть и пощупать, а потому для человека все это пустой звук… Вот ведь придумали выражение… Пустой звук… Бессмыслица. Хотя, если прислушаться, пустота все-таки звучит. Человек не дает ей стать абсолютной, пока он жив. Гудит, проталкиваясь по сосудам кровь, глухо стучит сердце, посвистывает, покидая легкие и снова их наполняя, воздух, шуршит одежда, в животе урчит, наконец.

Горохов почесал кончик носа. Из-за нервной дрожи царапнул переносицу и поморщился. Где-то рядом скрипнул кожей кресла Воротов. Преображенского Горох не слышал. Эрга тоже. Лейтенант нервно вдохнул. Воздуха было полно, и пока он оставался свежим, но Горохову уже начало грезиться, что он задыхается. Лейтенант потянул ворот.

– Без паники, – приказал Воротов.

– А что я? – пробормотал Горохов. – Я в порядке.

Меньше всего ему сейчас хотелось выглядеть паникером. Лейтенант представил, как техники, которые будут снимать данные навигатора, многозначительно ухмыльнутся, слушая записи переговоров экипажа. Хотя… какая разница? Все равно каюк. Мертвые сраму не имут. И вообще никакое возвращение крейсеру не светит. Сгинет в этом лабиринте, даже черного ящика не останется… Тут же представилась новая сцена – сводка генштаба, крупные буквы первой строки: крейсер «Каллисто» пропал без вести. Экипаж представлен к наградам… посмертно… Тьфу ты! Какие награды?! Кто будет представлять? Преображенский-то здесь! И Воротов тоже. Сидит где-то в темноте и посмеивается.

– Я слышу. – Воротов и не думал насмехаться. – Сделай несколько глубоких вдохов и уши разотри.

– Чего?

– Уши.

– Зачем?

– Взбодришься. Народный способ такой.

– Да я бодрый, как динамомашина! Неуютно просто. Первый раз в подлодке тону.

– Ничего, прорвемся. Раз шпангоуты стонать перестали, значит, шанс есть.

Лейтенант кивнул и лишь потом сообразил, что его телодвижений все равно никто не видит. Но Воротову ответа и не требовалось. Поддержав упавший боевой дух товарища, он снова замолчал. Не выдавал своего присутствия и князь.

– Ваша светлость… – Горохов замялся. – Извините, что отвлекаю. Вы здесь?

– Где же мне быть? – Преображенский ответил с некоторым запозданием, будто, прежде чем ответить, закончил какое-то неотложное дело.

– Ну мало ли… я вот недавно по окрестностям полетал чуток.

– Я здесь. Целиком и полностью.

– А друг наш чистоэнергетический далеко?

– Ему сейчас не до болтовни. Он окутал корабль и сдерживает натиск хранителя.

– Да? – Горохов понизил голос до шепота. – И как? Успешно?

– Я не знаю. Даже мне не понять, в какой форме и в каком измерении идет их сражение. Но бьются насмерть.

Будто в подтверждение его слов, по корпусу крейсера что-то ударило, и Горохов замер. Гулкий звук прокатился по всем отсекам и угас где-то в реакторном. Корабль вроде бы выдержал. Лейтенант облегченно выдохнул и даже собрался пошутить на тему посторонних шумов, но тут в том месте, где предположительно находился Преображенский, неожиданно возникло слабое пятно рубинового света. Горохов вцепился в подлокотники кресла. Если это светился перстень – полбеды, а если свечение имеет «местную» природу, жди неприятностей. Свет стал ярче, и на его фоне проступили очертания человеческой фигуры. Скорее всего, это был князь, хотя точно определить, кто это, лейтенант затруднялся. Свет окутал человека коконом и потек, будто светящаяся жидкость, в разные стороны. До ног Горохова «лужа» добралась в три секунды. Лейтенант поджал ноги и уселся в кресле по-турецки. Финт не сработал. Свечение взобралось по амортизаторам и полезло выше. Горохов ощутил легкое покалывание, будто от слабого тока, и тепло. Красноватое свечение оказалось не смертельным, даже приятным. Оно обволакивало, словно мягким одеялом, и успокаивало не хуже хвойной ванны. Горохов оглянулся. Воротов тоже «порозовел». Свечение уже полностью окутало рубку и всех, кто в ней находился. Видеть все в таком свете было непривычно, но радовала сама возможность хоть как-то ориентироваться в пространстве. Лейтенант поднял руку.

– Господин полковник, видите меня?

Переборки и предметы вдруг резко вытянулись по горизонтали и стремительно умчались куда-то в немыслимую даль. У Горохова перехватило дыхание. Он почувствовал, как падает в бездну, да еще с таким ускорением, что желудок подпрыгнул и прикипел к глотке. Красноватое свечение рассыпалось миллионами крошечных шариков – то ли

капель, то ли микроскопических сгустков пара или тумана. Облако этой «шрапнели» из непонятного вещества стало более разреженным и уже не баюкало, а вращалось вокруг вертикальной оси гороховского тела. Причем на уровне головы шарики крутились медленнее, на уровне груди быстрее, а примерно у пояса вращались настолько стремительно, что сливались в единый поток. У щиколоток субстанция снова замедлялась, да настолько, что разделялась на струйки, которые поворачивали вспять или вовсе утекали в пространство… Или в то, что его тут заменяло. Горохов обратил взор в «пространствозаменитель». Он мчался с тем же ускорением, но не попутно, а навстречу. Куда бы Горохов ни посмотрел, всюду видел одну картину: усыпанное серебристыми точками пространство мчалось ему навстречу. А между тем вестибулярный аппарат утверждал, что лейтенант по-прежнему падает вниз и навстречу может лететь лишь то, что находится под ногами. Горохову стало дурно. Нет, он пока не растерял навыки космолетчика-истребителя, но ни одна центрифуга или специальный тренажер не готовили к такой чехарде. Лейтенант зажмурился и приказал организму ориентироваться только на внутренние сигналы. Падаем, значит, падаем. Только и всего… «Тренажер» мгновенно исправился и усложнил экзекуцию. Теперь лейтенант кувыркался, как попавшая в ураган птица. А еще откуда-то грянула омерзительная какофония, и по коже потекла липкая жидкость. Горохов открыл глаза и оглянулся, но не увидел ничего, кроме мельтешения цветных фигур и размытых образов. Он поднес к глазам руку. Вместо нее он обнаружил вытянутый сгусток бело-желтой слизи. Это лейтенанта добило. Он набрал в грудь холодного, пахнущего каким-то неблагородным газом воздуха и заорал. Звуки его воплей влились в какофонию и сделали ее просто тошнотворной. Хотя дальше было вроде бы некуда. Осознав этот факт, Горохов замолчал, но почти сразу принялся подвывать. Невольно. Потому что слизь на коже вдруг стала невыносимо жечь, но все попытки ее стереть не давали результата. Да и как сотрешь эту вонючую гадость, если руки из нее и слеплены? Лейтенант в полнейшей панике задергал отвратительными вытянутыми руками и ногами, но это не помогло. Жжение усилилось до предела. Горохову казалось, что еще немного, и он от боли потеряет сознание. Он снова зажмурился и начал истово молиться, хотя на самом деле толком не знал ни одной молитвы. Обращение к малознакомому, но, если верить слухам, всемогущему Богу подействовало как спасательный круг. Оно на миг оттеснило кошмарный водоворот образов на второй план сознания и потянуло тонущий разум на «поверхность». Горохов зажмурился еще крепче и начал новую молитву.

С чем это было связано, не узнать, пожалуй, никому и никогда, но постепенно какофония стихла, а желудок успокоился. И вестибулярный аппарат перестал возмущаться. Голова еще кружилась, но уже не так сильно. И жжение пошло на убыль. Горохов осторожно открыл один глаз. Он снова сидел в кресле второго пилота, поджав ноги и вцепившись побелевшими пальцами в подлокотники. Кроме того, что перестало буйствовать окружающее пространство, у лейтенанта появилась возможность видеть не в монохромном варианте, а в полном спектре. Освещение в рубке восстановилось, а где-то в технических отсеках загудели системы воздухообмена и тоненько запищали контрольные приборы реактора.

Горохов медленно опустил затекшие ноги на пол и перевел взгляд на стоящего у обзорного экрана Преображенского. Князь словно почувствовал его взгляд. Он оглянулся и устало кивнул.

– Жив?

– Вроде того, – Горохов с опаской взглянул на свою руку. Нормальной длины, теплая и сухая. Никакой жгучей слизи. – Что это было?

– На какое-то время нам пришлось влезть в шкуру Слуги, то есть Эрга.

– Жуть какая. Он что же, постоянно так себя чувствует?

– Ему это нетрудно. Ведь он таким родился.

– А зачем было это делать?

– Иначе Эрг не смог бы выстоять. Ему требовались не только дополнительная энергия, но и единое состояние всех вмещенных в его сущность компонентов.

– Так мы победили?!

– Пока да. Правда, это стоило Эргу половины его могущества.

– А как же ловушка? – обеспокоился Горохов. – Что, если ему не хватит сил защитить нас внутри капкана?

– Как видишь, пока хватает. Мы уже на месте. Хранитель потому и отступил, что мы добрались до капкана. Теперь все зависит от того, соответствуем ли мы понятиям этого… места… о целесообразности.

– А на экране обычные звезды, – подал голос пришедший в себя Воротов.

– Мы на месте, – донесся голос Эрга, слабый, будто бы очень далекий. – Эти «звезды» – Галактики нашего сектора, одна из них Млечный Путь. Мы находимся очень далеко от них. Свет этих Галактик должен был идти сюда миллиарды земных лет, но этого не потребовалось. Их свет существовал здесь всегда. Он не преодолевал космическую бездну. Он вообще неподвижен.

– Вроде тех энергооблаков? – с явственным сомнением спросил Воротов.