Чужое небо
Шрифт:
— Шариковая, — проследив заинтересованный взгляд, она оторвала ручку от страницы и протянула ему. — Их совсем недавно стали производить и еще не массово, но я настояла, чтобы парочку таких включили в последнюю доставку. Ими бесполезные кипы бумаг заполнять намного проще.
Вопреки природной любознательности, Баки отказался взять ручку по вполне очевидным причинам: живая рука была занята, а другая… для другой этот предмет был слишком дефицитным и хрупким, чтобы так легкомысленно рисковать.
— Бесполезные кипы? — Барнс скосил взгляд на
— Абсолютно, — игнорируя попытки отказаться, она вложила в его левую руку только что дописанный лист, и Баки далеко не сразу сообразил, что ему с ним делать.
Потому что читать подобное ему совершенно точно не было позволено, но тогда… зачем?
Столько времени тщательно подавляемое, а теперь раздразненное любопытство в Барнсе перевесило чашу весов. Получив нежданный, но такой необходимый, едва заметный одобрительный кивок, Баки мгновенно утонул в рукописной каллиграфии.
И только еще сильнее запутался.
— Это… это обо мне? — спросил он, неохотно оторвав взгляд от текста, который помнил уже наизусть, но почему-то думал, что, стоит ему моргнуть, и написанное тот час изменит свой смысл.
— От меня требуют подробных отчетов, — она кивнула, одновременно отвечая на поставленный, и, вполне вероятно, на десяток последующих вопросов. — Честно говоря, мне уже порядком надоело их писать, но сверху это никого не волнует.
— Но ведь… — Барнс еще раз просканировал взглядом страницу, испытав острую потребность прочесть остальное. — В них ни слова правды. Я не…
Сильнее прочего Баки зацепило «…повреждения мозга необратимы. Объект страдает глубокой амнезией и вряд ли когда-либо сможет назвать собственное имя, не то что вспомнить про идеалы американской демократии».
— Да, ты не объект. И ты уже не страдаешь амнезией. Но им об этом знать вовсе не обязательно.
Баки, больше не ограниченному в движениях катетером и трубками, позволено было встать и уйти, но он остался сидеть и молча складывать в голове кусочки одному ему ведомой мозаики, в которой по-прежнему отчаянно не хватало деталей.
— Значит, МГБ? — пятый по счету лист он едва ли дочитал до середины, задержавшись изучающим взглядом на печати, подтверждающей очевидное несоответствием слов и символики. — Или… КГБ?
— По сути, это одно и то же. «Комитет Гос. безопасности» — пока еще внутриведомственная аббревиатура, фигурирующая во всех документах с грифом «сверхсекретно», но не предъявленная мировому сообществу. Однако все к этому идет.
Баки вновь склонился над страницей.
Пометка: «Программа ‘Зимний Солдат’». Здесь и далее использована аббревиатура ПЗС.
Генералу В. Карпову
Агента Дианы Хартманн
Доклад от 11-го ноября 1945-го года
Доктор Диана.
Агент Хартманн.
Агент КГБ Диана Хартманн.
Баки крутил в голове полученную
Доктор Диана Хартманн, агент КГБ.
— Ты работаешь на русских? — Баки спросил ровно, так, как и должен был спросить человек, которому либо было все равно, либо его осведомленность ничего не меняла.
— Да.
Барнс поднял голову, ища пересечения взглядов.
— И ты лжешь им?
— Да, — ее лицо было нейтральным, и по взгляду Баки не прочел ровным счетом ничего.
Поэтому он задал свой следующий вопрос, где-то очень глубоко ощутив ликование за эту абсолютно бессмысленную и недолгую, но все же смену ролей.
— Почему?
Ответ не звучал очень долго. В конце концов, Баки перестал его ждать.
Предельно аккуратно, как умеют только преданные делу ученые, знающие истинную цену исследуемому материалу, она сложила все пять заполненных кровью пакетов в один из принесенных Баки кейсов, который оказался внутри… надо же, холодильником? — и куда-то унесла.
Баки долго боролся с желанием перевернуть один из очень, по-видимому, важных документов титульной стороной книзу и на изнанке той самой шариковой ручкой приняться записывать все мысли, которые отчаянно колотились о кости его черепной коробки.
В конце концов, точно зная, что все равно ничего кроме самого себя отсюда не вынесет, он отложил ручку и стал просто читать, надеясь найти ответы между строк.
Он сам не заметил, как увлекся чужим сочинением и перестал реагировать на реальность, пока прямо на одну из папок не опустилась тяжелая дымящаяся кружка, а рядом — прямоугольник в коричневой обертке — плитка шоколада.
— Ты потерял больше литра. И пока я не буду уверена, что ты в порядке, отсюда не уйдешь.
Баки хотел сказать, что он остался в сознании, лишившись руки, но решил, что это будет абсолютно лишним напоминанием, поэтому молча обхватил оставшейся живой рукой большую горячую стеклянную кружку.
— Прости, — совершенно не к месту повторилась она, и Баки вынужден был поднять на нее взгляд. — Ты ничего не понимаешь, я знаю, и объяснить я не могу. Мне просто нужно, чтобы сейчас ты это услышал. Прости меня.
Баки очень хотелось узнать, за что именно, но он понимал, что ответа не получит, и спрашивать не собирался.
Стены слышали и видели, и необъяснимо для самого себя Баки очень боялся, что однажды ее заменят также, как охрану, из опасения личностной привязанности, а у ПЗС появится новый куратор, куда менее лояльный и уж точно не играющий двойные игры, будучи агентом русской разведки, вполне возможно, членом «ближнего круга», при этом с шаблонно немецкой фамилией и инициалами.
Вечером, даже по меркам его нескромного аппетита, Баки покормили на убой. А напоили и вовсе чем-то доселе невиданным, ярко-красного цвета, что один из охранников вскользь именовал «морсом».