Чужое небо
Шрифт:
Два дня спустя, когда почти затянулись все раны, а техники подшлифовали металлический отрубок, чтобы не мешался и не искрил, медики дали добро на криозаморозку.
– Баки, ты не обязан, - они стояли у огромного окна, из которого открывался впечатляющий самое искушенное воображение вид на джунгли. Во избежание крена влево, для сохранения баланса Баки расставил ноги чуть шире, чем обычно нужно было человеку с двумя руками. – Это не твоя вина. Не была ни разу за семьдесят лет. Ты не должен себя этим наказывать.
Но оба
– Они вытащат это из тебя? – Баки притянул ее к себе одной рукой, и силы ему больше, чем хватило, чтобы не дать ей отступить, хотя она и не пыталась, обняв его в ответ. – Они смогут?
– За сорок с лишним лет прогресс нейрохирургии шагнул далеко вперед.
Баки посмотрел на нее, сведя к переносице брови от раздражающей слух легкомысленности.
– Смогут, - шепнула она, рассеянно пропустив пальцы сквозь волосы у него на затылке. – И они снова отросли.
Баки издал неопределенный звук подтверждения и прижал ее к себе еще крепче, в этот момент особенно сильно жалея об отсутствии второй руки. Спрятав голову у него на плече, она прижалась губами к стыку плоти с металлом.
Оба знали ту часть неутешительной правды, в которой не существовало никакой возможности взломать проклятый код, кроме одной и самой верной – пули в лоб.
Оба промолчали.
– Хорошо подумал?
Теперь это был Стив, и Баки беззвучно взмолился, чтобы тот не завел аналогичную песню.
– Я сам себе не хозяин, - Баки выдал голую, всем известную правду, чтобы на корню отрезать любые посылы к началу спора.
– Пока кто-нибудь не придумает, как вычистить эту дрянь из моей головы, я лучше подзаморожусь. Лучше для всех.
Стив не рассыпался в контраргументах, он либо все понимал лучше самого Баки, либо просто обладал железной выдержкой. Зная Капитана Америка, Баки был в равной степени уверен в обоих своих предположениях.
Но и Капитан Америка, вопреки расхожему мнению, имел свои резервы. Битва с Тони и решение Баки вычерпали их все подчистую, и на встречу с Его Высочеством Стив пришел выжатый, как лимон, неживой-немертвый, твердо стоящий на ногах лишь на упрямстве едином.
– За ним придут, - отчего-то уверенно заявил Стив, рисуя в воображении, как его пальцы сжимаются на чужой глотке.
Когда он был уже на пороге, в зал вошла, учтиво слегка поклонившись Т’Чалле, та самая белокожая доктор из медцентра.
– Ваше Высочество. Капитан Роджерс. Процесс криогенной консервации запущен. Пациент стабилен. У меня через два часа рейс на Берлин, но результаты мониторинга синхронизированы и будут передаваться на мой ПК круглосуточно в режиме реального времени. На случай, если… возникнут изменения.
Стив набрался дерзости ответить прежде Т‘Чаллы.
– Спасибо. Спасибо огромное, мисс Мур. За то, что подлатали меня и позаботились о Ба… о мистере Барнсе.
– Это мой долг, - протягивая
Стекло вертикальной криокамеры было затуманено конденсатом, на нем рисовала узоры белесая изморозь, совсем как на оконном стекле в тридцатиградусный мороз.
– Мисс Эрскин, - ее позвал невидимый голос из динамиков интеркома. – Команда готова начать процедуру.
– Не называйте меня так, - тихо обронила она в пустоту. – Та, которую так звали, умерла восемьдесят лет назад.
Прикоснувшись ладонью к стеклу, она долго всматривалась в обманчиво безмятежное лицо человека по ту его сторону.
– Мы никогда не сможем исправить то, что они с тобой сделали. Но мы вернем тебе имя, клянусь. Мы скоро встретимся,.. Soldat, - прошептала она, почти коснувшись лбом преграды. – В апреле 45-го. Dozhdis’ menya.
На реанимационном столе, в окружении толпящихся медиков, в тщетных попытках сделать вдох, извивался светлокожий мужчина. Он был весь мокрый, талая жидкость ручьями сбегала с него, как с новорожденного – околоплодные воды. Длинные черные волосы облепили щетинистое лицо, правая рука конвульсивно дергалась при каждой попытке врачей установить катетер, левой руки не было по самое плечо и даже еще выше, где вместо живого сустава поблескивал в ярком свете стылый от криогена металл.
Мужчину, не переставая, била крупная дрожь, он метался и выгибался всем телом, мешая оказывать помощь, вертел головой, упрямо сдвигая кислородную маску.
– Те… телефон. Кто-нибудь. Пусть поднесут ему те… лефон или на… наушник. Дайте ему на… ушник!
– все еще содрогаясь в рефлекторной реакции тела на изменение среды существования, бритая наголо женщина сидела на больничной кровати и куталась в одеяло, чтобы унять дрожь и прекратить стучать зубами. Только лишь затем, чтобы смочь сказать, чтобы он услышал. То, что он должен был услышать, то единственное, на что он мог сейчас отреагировать.
Дрожащей непослушной рукой поднеся к губам телефонный микрофон, она плотно закрыла глаза, и, дав себе всего секунду собраться, запела – ровно, мелодично, почти без запинок и акцента, как пела когда-то давно, вырывая слова из бьющегося, словно сумасшедшее, сердца. Голос подвел ее на втором куплете:
Мне бы небо черное… показать,
Мне бы волны, чтобы тебя… укачать.
Мне бы… колыбельную ти… тишину,
Точно ко… корабли, проплавают с… сны…
Слезы застелили и без того не лучший обзор, руки задрожали сильнее, а из горла одно за другим стали рваться глухие рыдания.
– Он стрелял в сторону, Баки, - прохрипела она, хотя телефон у нее давным-давно забрали. – Слышишь? Он не убил меня. Мы живы. Ты жив! Ты в безопасности. Ты… ты больше… больше не там. Ты не один больше. Ты больше не…