Чужой из психушки (фрагмент)
Шрифт:
Сейчас, спустя столько лет, когда имиджу Алексеевича не будет нанесен серьезный вред, мы вправе раскрыть секрет папиросо-владельца. Все гениальное просто: Леша воровал их у запасливого пьяницы дяди Коли, очередного мамашиного ухажера, Дядя Коля всегда накупал по-пьянке несколько пачек, а утром не помнил об этой покупке и шел за похмелкой, приобретая новую порцию папирос "Север". Так этот процесс и двигался, перманентно. Консолидация была тайная между временным отчимом и интеллектуальным Лешей, по кличке Штырь.
Наивысшая вспышка интеллектуальных способностей Алексея произошла задолго до полового созревания, когда он принес в школу десять пачек советских презервативов, раздал их (бесплатно!) одноклассникам и посоветовал
По всей логике эволюция ( или, скорей, реэволюция) должна была привести гражданина Дубняка А.А. на тюремные нары. Но судьба любит играть с человеком. Она поступила хуже - привела Алексея Алексеевича в тюрьму с парадного входа в роли охранника. Со временем Дубняк окончил школу прапорщиков, причем - с отличием, а когда освободилась вакансия почившего в бозе старого директора школы, с достоинством занял эту должность.
Верт ходил по квартире одинокого педагога и восхищался ее обстановкой. В квартире было две комнаты. В первой стояли телевизор и радиоприемник "Рекорд". Было там еще четыре стула, стол и сервант. Во второй комнате находилась солдатская кровать патриарха школьных учреждений и великолепная шеренга пустых бутылок. Надо думать, что Алексей Алексеевич коллекционировал эти стеклянные произведения искусств различных заводов России. Наклейки выдавали особое пристрастие Алексея Алексеевича к "Горному Дубняку", очевидно, из-за сходства с его фамилией. Но "Столичная" и "Московская" тоже не отрицались директором школы. Вот "Портвейн белый" имелся в сиротливом одиночестве, подчеркивая избирательный вкус коллекционера.
Осторожно пройдя между звонкими шеренгами пустой посуды, Верт завалился на директорскую кровать и спокойно заснул. Его не мучили различные комплексы повседневных забот и тревог. Он знал твердо, что Дубняк пробудет в Красноярске больше десяти дней. С собой Адвокат взял необходимый запас продуктов, да и в кладовке педагогического пастыря нашлось немало припасов. Скромному в еде Верту этого могло хватить на полгода. А ему всего-то надо было отсидеться дней пять, пока поиски расширят кольцо вокруг Ингаша, считая, что Верта в этих местах давно нет. То, что тупоголовые менты могут его обнаружить в самом сердце милицейского городка, в двух шагах от лагеря, было фактом несообразным, малореальным, поэтому Верт даже не делал подобного допущения. Он просто завалился на директорскую кровать и сладко заснул.
Профессор же заснуть не мог. Очень болел живот, болели, хоть и не так, как живот, руки. Профессор несколько раз пытался помочиться, но резь внизу живота мешала опорожнить мочевой пузырь. Профессор с трудом домучился до подъема и пошел в больницу.
Если человеку долго не везет, надо радоваться - полоса везенья уже рядом. На великое счастье профессора в тюремной санчасти дежурил единственный порядочный человек среди стаи врачей-охранников, недоучек и палачей в белых халатах, некто Волков В.В., зубной врач и хронический алкоголик.
Не стоит описывать путь Вильяма Волкова, все пути честных людей России ведут либо в тюрьму, либо к алкоголизму.
Виля Волков все время находился в состоянии среднего поддатия. Он сравнивал себя с автомобилем, которому для активной жизни постоянно нужно подзаряжаться бензином. Вдобавок, Бог наградил Вильяма железным желудком, позволяющим ему пить что угодно:
Осмотрев Дормидона Исааковича, Волков сделал определенные выводы, которые при озвучивание могли бы произвести шокирующее впечатление на руководство лагеря. Но тюремный доктор давно уже научился не выражать свои мысли звуками. Он и от природы был молчаливым, тюремное окружение научило его быть молчаливым вдвойне. Доктор Волков положил осужденного в стационар, сделал ему различные уколы, включая сильные анальгетики и снотворное. Потом он уселся сочинять историю болезни. Не имея возможности написать в этой истории правду о множественных насильственных повреждениях кишечно-брюшной полости, об известных ему следах на запястьях и о многом другом, не имея такой возможности не столько из-за беспокойства о себе, сколько из-за осознания суровых последствий этой правды для судьбы пострадавшего осужденного, который во всех случаях окажется крайним, доктор написал, что у больного Бармалеенко Г.Г. туберкулез правого легкого и обострение колита при повышенной кислотности. Для правдоподобия он вложил в больничное дело нового пациента старую флюрограмму какого-то туберкулезника. Поместив больного в карантинную палату, он со спокойной совестью достал из шкафа мензурку с неким прозрачным напитком, перелил эту жидкость в стакан и выпил.
Проснувшись в больничной палате, профессор несколько недоуменно осмотрел непривычную обстановку. Нельзя сказать, что в этой палате было очень чисто или комфортно, но по сравнению с вонючим бараком эта палата была верхом профессорских мечтаний. Даже в лучшем отеле для русских в Болгарии профессор не так радовался, как в этой серенькой, застиранной комнате. И, главное, он был в ней один.
Радостные событие всегда соседствуют с неприятными. Посибаритствовал Дормидон Исаакович в гордом одиночестве, подлечился немного, сунулся, было, на выход, в родной барак - ан нет. Путь твой, голуба, лежит в тюрьму, в тюремную больницу: туберкулез - дело не шуточное, заразное.
Подогнали черный ворон грузовой с такими, своеобразными, отсеками камерами вдоль кузова, запихали профессора в этот отсек, заперли дверь-решетку на ключ и вперед, по знаменитым российским дорогам. День ночь, сутки прочь. Доехали, наконец. Город Минусинск, знаменитая минусинская тюряга с гигантскими камерами, хранящими память еще о декабристах. Рядом Шушенское. Шалаш там стоит, прославленный, в котором Владимир Ильич стрикулизмом занимался. Прекрасные, скажу вам, места Минусинск, Шушенское, Абакан. Там своеобразный микроклимат, позволяющий жителям выращивать даже арбузы. Природа богатейшая. Цветы там гигантские растут, как в тропиках. А какие там леса! Слов нет!!
Хороший человек был царь-батюшка, знал, куда ссылать инакомыслящих. В этих местах всесоюзную здравницу строить надо: там и климат, и природа куда целебней, чем на грязном Черном море.
Вошел осужденный Брикман в больничную палату знаменитой минусинской тюрьмы. Камера, как камера, только большая. Шконки в три яруса, пациенты так и лежат в три ряда. Кто понахальней - на нижнем, кто послабей - на верхнем. Все больные. У одних уже открытая форма, кровохарканье, прочие симптомы близкого конца. У кого-то форма начальная, пятна там на легких появились, очажки небольшие. Но это ничего, после лечения и перерастут пятнышки в каверны, все будет развиваться по учебнику фтизиатрии, только ускоренными темпами.