Чужой огонь
Шрифт:
Максим выдержал взгляд.
– Как?
– Автокатастрофа.
– В «пятиминутку»?
– Да.
Кажется, Мычина несколько обмякла. Возможно, ей даже стало жалко бывшего начальника пресс-службы. Но уже спустя несколько секунд в ее больших кукольных глазах мелькнуло понимание ситуации.
– Видимо, теперь мне придется исполнять его обязанности. Марина, сделай отчет за прошлую неделю и пришли мне. Бурмистров у себя?
– Не знаю, Татьяна Анатольевна, – выдавила Маринка, прячась за монитор.
– Ладно, разберусь. Вы чего расселись? Что, нет работы? Долгов, зайди
Мычина окинула всех презрительным взглядом и закрылась в своем кабинете.
Несколько секунд в воздухе томилась тишина, только диктор что-то бормотал с экрана телевизора. Потом неожиданно громко всхрапнул и проснулся Тсандер. Он потянулся, протер глаза и спросил:
– Вы чего окислились, словно лимонов наелись?
– Мычина вернулась, – буркнул Артем, откладывая УК РФ.
– Таки выздоровела?
– Да кто ж ее разберет. Пришла и заперлась у себя. Тсандер почесал объемистое брюхо и вздохнул.
– Ну что, коллеги, – усмехнулся Максим, – добро пожаловать в дерьмовый мир обратно.
– Да еще неизвестно, что решит Бурмистров, – быстро сказал Рыбалко. – Лично я попрошу, чтобы начальником сделали вас. Мне так спокойней.
– И я, – пискнула Маринка.
Тсандер заворочался на диване и неопределенно подвигал бровями.
– Спасибо, конечно… – сказал Максим. Он был искренне рад, что сотрудники на его стороне. – Спасибо, ребята.
Звякнул телефон. Маринка подняла трубку, ответила:
– Пресс-служба Оргкомитета. Здравствуйте. Послушав несколько секунд, она вернула трубку на место.
Обратилась к Долгову:
– Вас Бурмистров к себе вызывает. Срочно.
– Началось в колхозе утро… – проворчал Максим, набрасывая пиджак.
Президент Оргкомитета XXX летних Олимпийских игр Михаил Викторович Бурмистров в прошлом был профессиональным пловцом. Медали на триколорных ленточках и кубки украшали целую стену в его шикарном кабинете. Огромный стол в форме буквы «Т», несколько кресел, десяток стульев, кожаный диван возле широкого окна, шкаф для документов, олимпийский стяг на высоком древке и куча нераспечатанных комплектов спортивной формы, так некстати наваленная возле тяжелой дубовой двери.
– Проходи, Долгов, – сказал Бурмистров. – Присаживайся.
Он был довольно крупным мужиком с несколько вызывающим взглядом малоподвижных глаз, свойственным многим спортсменам, и намечающейся лысиной.
Максим подошел к столу и после недолгих сомнений все же уселся в кресло, а не на стул. Пусть начальник видит, что он не тушуется.
– Сашка погиб, – констатировал Михаил Викторович.
– Да, – согласно кивнул Максим, не зная, что еще добавить.
– Хороший мужик был, деловой, – помолчав, сказал Бурмистров.
– Да, – снова кивнул Долгов.
Бурмистров встал и прошелся по кабинету. Потеребил стяг, сунул руки в карманы брюк, вынул их и заложил за спину.
«Да он же нервничает, – вдруг подумал Максим. – Он же просто-напросто растерян!»
– Максим, – начал Бурмистров, снова садясь в кресло, – у меня есть для тебя новость.
– Хорошая или плохая? – тупо улыбнувшись, спросил Долгов.
Бурмистров
– Не знаю, – наконец проговорил он.
Максим озадаченно глядел на Михаила Викторовича. Что-то было не так. Неужто патрон вызвал его не для распределения должностей в пресс-службе?…
– Тобой заинтересовались… – Бурмистров осекся. Он с силой растер лицо ладонями и вымученно улыбнулся. – Господи, какой бред! За последние несколько дней произошло столько всего, что я уже не знаю, чему верить, а чему не стоит. Сначала пропавшие спортсмены, потом появление олимпийских богов, заставившее всех атеистов и материалистов взвыть от собственной беспомощности, затем эта «пятиминутка» с огнем… Это ж надо: лишить огня целую планету! Ни в какие ворота не лезет! Я, конечно, в химии не очень-то секу, но объясни мне, как можно остановить процесс горения?
Максиму ничего не оставалось, кроме как пожать плечами.
– Вот именно, – согласился Бурмистров, тоже картинно пожимая широкими плечами. – Вот именно. Может, у нас у всех крыша поехала? Спятили. Коллективно и бесповоротно. Или оружие сверхсекретное на нас испытывают… Пустили газ по всей планете и ухохатываются над массовыми глюками. Не думаешь, а?
Долгов неопределенно хмыкнул.
– Не беспокойся, я пока в своем уме, – успокоил его Бурмистров, опять вставая и прохаживаясь по кабинету. – У меня сестра в монастырь ушла, понимаешь? Кандидат исторических наук с десятилетней практикой преподавания. Когда при ней кто-то о боге упоминал раньше, только нос воротила и снисходительно фыркала – мол, верите во всякую ерунду вместо того, чтобы делом заниматься. А после «пятиминутки» будто подменили ее. В глазах безумная искорка появилась, стала бормотать про Судный день и черных коняшек апокалипсиса… Представляешь? А вчера из дому ушла. Весь вечер по больницам и моргам искал. Оказывается, уехала куда-то под Владимир и в монастырь подалась.
Долгов понимающе кивнул. За прошедшие двое суток у нескольких его знакомых тоже снесло башню на религиозной почве. Кто-то ислам принял, кто-то в буддизм ударился, кто-то вступил в московскую общину «Эллинес».
– Ты сколько не спал? – спросил вдруг Бурмистров. Максим задумался.
– Часов двадцать. Наверное.
– Значит, так. Бери мою машину и дуй домой. Водителю я сейчас позвоню. Отоспись хорошенько. Покушай, ванну прими, погуляй, развейся. А вечером… приступишь к новым обязанностям.
«Все-таки накапала, стерва, – пронеслось в голове Максима. – Ну Мычина, ну подколодная…»
– К каким обязанностям? – спросил он вслух.
– Пока не знаю.
– В смысле?…
– В двадцать один ноль-ноль тебя будут ждать возле отеля «Националь», на углу Тверской и Моховой.
– Кто?
Бурмистров повернулся к Долгову спиной и, помолчав, обронил:
– Зевс.
Из кабинета Михаила Викторовича Максим вышел в самых смешанных чувствах. С одной стороны, он был потрясен и слегка напуган неожиданным известием. С другой – его разъедало любопытство и какая-то неясная гордость.