Чужой ребенок
Шрифт:
— Конечно, нашел, конечно… — киваю я, смаргивая слезы, так мешающие сейчас, такие глупые, — а как же? Все будет хорошо…
— Ты не уйдешь больше? Нет?
— Нет, Ваня, нет.
— Ты и в прошлый раз… — он опять хмурится, припоминая, наверно, наше прощание, и я тут же перебиваю его, отвечаю твердо и жестко:
— Теперь нет, Вань. Нет.
— Я хочу с тобой, Ань. С тобой…
— Так и будет, Вань. А сейчас поспи. Пожалуйста…
— А ты тут будешь? Не уйдешь?
— Нет. Я буду рядом. Песенку про волчка спеть?
—
И я, хлюпая носом, дрожащим голосом пою песню про волчка. И глажу по прозрачным, кажущимся такими хрупкими пальчикам, никак не желающим отпустить мою руку…
Смотрю в бледное, спокойное лицо и понимаю, что не оставлю его больше. Не знаю, каким образом собираюсь сдерживать данное ему обещание, но сдержу. Никак по-другому. Просто нельзя.
Знакомое ощущение тяжелого, как бетонная стена, взгляда, появляется не сразу. Наверно, слишком уж я погружена в нашу с Ванькой атмосферу, что не воспринимаю окружающий мир.
Но он есть, этот мир.
И сам о себе напоминает.
Поворачиваю голову от заснувшего Ваньки и вижу темную фигуру Хазарова, молча стоящего у двери в палату.
Щурюсь через припухшие щелки век на него, поднимаюсь навстречу и незаметно выдыхаю.
В этот раз я не позволю себя прогнать.
Глава 62
Больше всего боюсь, что Хазаров сейчас начнет в своей привычной манере приказывать, что делать и куда бежать, или просто зайдет в палату, разбудит Ваньку, не обращая внимания на мое присутствие. Хотя, это логично, он навсегда вычеркнул меня из зоны своего внимания еще месяц назад, ночью.
И потому, пока иду к дверям, под его тяжеленным взглядом, собираюсь, чтоб быть готовой к самому неблагоприятному повороту. К тому, что меня просто не станут слушать.
Но Хазаров удивляет.
Кинув взгляд за мою спину и, судя по всему, осознав, что Ванька спит, он молча подается назад, позволяя мне выйти в коридор и закрыть дверь в палату.
Там мы пару мгновений стоим и смотрим друг на друга.
Я отмечаю, что он как-то тоже осунулся. И черты лица, и без того крайне жесткие, сделались совсем уж рубленными, грубыми, словно маска сдерживаемой ярости под невозмутимостью.
Взгляд же остался прежним. Тяжелый, как камень на могиле, давит на грудь с дикой силой, заставляя инстинктивно пытаться закрыться.
Хочется сложить руки на груди в жесте защиты, но сдерживаюсь. В конце концов, я на своем месте, работаю. А вот какого черта он тут делает? В реанимацию не пускают родственников. Это потом, когда переводят в палату интенсивной терапии, уже можно навещать. Но Хазарову, естественно, плевать на все правила, кроме его личных. И задавать глупые вопрсоы о том, каким образом он тут оказался, нет смысла.
Потому опускаю взгляд, первой иду на пост медсестер, и Хазаров, чуть помедлив, шагает за мной.
Его тяжелая поступь бьет по нервам, заставляя вздрагивать,
У поста я поворачиваюсь и опять смотрю ему в глаза. Успеваю заметить, как Хазаров кидает мимолетный взгляд на мою шею, там, где за ухом прячется тату, прикусываю губу изнутри. Ему нравилось целовать там. И кусать. И, наверно, то первое мое ощущение прикосновения, когда заснула в его доме, в кресле, не было сном или фантомом. Наверно, он тогда меня тоже там трогал…
Осознание того, что началось это у него куда раньше, чем я думала, давит испугом и нервяком. Я нарочно же не думала о нем. Не вспоминала детали, просто вычеркнув все случившееся из памяти. Так специально выключают воспоминания люди, пережившие жуткий стресс, насилие, гибель родных…
И вот теперь все опять в голове крутится. И мешает, черт! Так мешает!
И потому я все-таки складываю руки на груди. Закрываюсь.
— У Вани перелом правой руки, закрытая черепно-мозговая. Его уже осмотрели, сейчас он спит.
— Кто осматривал? — голос его тихий, все такой же безэмоциональный. Робот проклятый. — Ты?
— Нет, дежурный реаниматолог.
— Когда его можно будет перевозить?
— Куда?
Этот вопрос вырывается у меня прежде, чем успеваю подумать. Потому что страх накатывает. Куда он хочет Ваньку увозить? Не отдам!
— В нормальную больницу.
— Это — нормальная больница! — невольно повышаю голос, дико злясь на этого каменного гада, — Василий Иванович — ведущий реаниматолог! Его диагнозы всегда подтвержаются! Вместо того, чтоб заниматься ерундой, подумали бы лучше, каким образом ребенок оказался на территории недостроенного здания? Где были ваши многочисленные охранники? Где были вы?
Голос мой звенит, внутри все дрожит, и кулаки сами собой сжимаются.
Неосознанно делаю шаг, становясь совсем близко к Хазарову, задираю подбородок, смотрю в его темные глаза с яростью. И едва сдерживаюсь, чтоб не броситься на него, не ударить изо всех сил по жесткой даже на вид щеке!
Ваньку он забрать решил! Хозяин какой!
Хазаров не двигается с места, смотрит на меня пристально, а затем неожиданно проводит большим пальцем по подбородку, чуть задевая нижнюю губу. В шоке замираю, не веря в то, что сейчас происходит. Он меня… Трогает? Реально? После всего?
— Похудела, — хрипло говорит Хазаров, медленно скользя по моему лицу взглядом.
Я к этому времени прихожу в себя и жестко бью его по пальцам, отшатываюсь к стойке дежурного:
— Прекрати!
Не знаю, как выгляжу со стороны, но внутри все замирает от ужаса сделанного. Ударила его. Надо же! Он же меня сейчас… Прямо тут пристрелит…
Но Хазаров молчит, пристально рассматривая меня, а затем поворачивается и так же, ни слова не сказав на прощание, идет в сторону выхода.
Мне остается только выдыхать и смотреть в его каменную спину.