Чужой ребенок
Шрифт:
Первые мгновения не могу поверить в то, что свободна, лежу, пытаясь унять больно стучащее сердце.
И только осознав, что Хазаров уже не удерживает, сажусь и торопливо отползаю к самому краю кровати.
На Хазарова, опять усевшегося и подхватившего новую сигарету, стараюсь не смотреть, слишком страшно. Да и сердце болит, давая понять, что перегрузок на сегодня хватит.
— Нет, значит? — спокойно говорит Хазаров, и его тон настолько не вяжется с тем безумием, которое чуть было не случилось сейчас, что становится не по себе. До мурашек. До озноба. Как быстро он успокоился… А
— Могу я… — боже, какой хриплый, жуткий у меня голос… — могу я… уйти?
Спрашиваю без особой надежды, прекрасно понимая, что не отпустит. Если такие подозрения, то точно не отпустит.
— Иди, — его холодный ответ до того неожиданный, что сначала не верю в услышанное, поднимаю на него взгляд и моглаю изумленно.
Хазаров неторопливо изучает меня, курит и, усмехаясь углом губ, повторяет:
— Передай своим… заказчикам, что если еще раз сунутся, то меня расстояние не удержит… И в следующий раз я не буду таким… милосердным. Скажи, что это моя благодарность за подгон. Я кайфанул.
Хочется спросить, что он имеет в виду, говоря про “подгон” и прочее… Но боюсь. Тупо боюсь услышать правду.
— Могу я… Попрощаться с Ваней?
— Отыгрываешь до последнего? — смеется он, как-то жутко, страшно кривя лицо, — молодец… Даже жаль, что… Можешь. Но утром чтоб тебя здесь не было. В городе, так и быть, живи, если хочешь. Но чтоб рядом с сыном я тебя не видел. Поняла?
— Да. — Я встаю, тщательно драпируясь покрывалом, подхватываю с пола халат, а со стула — те самые футболку и штаны, в которые нарядил меня Хазаров после нашей первой ночи.
И ухожу в ванную. Тщательно закрываю дверь, смотрю на себя в зеркало, совершенно не узнавая в той сумасшедшей, невероятно напряженной женщине, что глядит оттуда, себя прежнюю. Не ее, меня прежней… Кончилась. Сейчас вот, на кровати этой, плитой могильной накрыло.
Переодеваюсь, сдерживая тремор в пальцах.
Сажусь на край ванны, не решаясь выходить из комнаты.
Мало ли… Передумает еще, запрет меня тут… Или где-нибудь внизу, в подвале, чтоб все же выбить информацию. Непонятно, какую, он ведь полностью уверен в том, что я виновата… Но, наверно, хочет это от меня услышать, получить лишние доказательства…
Болит сердце опять. Потираю неосознанно левую сторону груди, считаю пульс на запястье. Так и до приступа недолго…
Умываюсь холодной водой, приказывая себе успокоиться.
Не надо так, не стоит оно…
К тому же, еще и Ваньке утром что-то говорить будет нужно…
И на это потребуются силы. Все мои силы…
Глава 59
— Ты мне обещала.
— Вань…
— Ты обещала.
— Ваня…
— Ты. Обещала.
Выдыхаю, тяну Ваньку к себе за плечи, пытаясь обнять. Но он, словно в маленького деревянного человечка превратился, не поддается.
Резким движением вырывается, складывает руки на груди, смотрит жестко. Так знакомо жестко, что дрожь продирает.
Его отец неподалеку, он стоит, о чем-то переговариваясь с Казом и Аром и совершенно не обращая на нас внимания, но я прекрасно понимаю, что затягивать прощание не
Пусть уж лучше на меня негативит.
В конце концов, кто я ему? Никто. И он мне чужой.
С какой стати переживать, как он будет обо мне думать? Больше-то мы в любом случае не встретимся, я уверена, что Хазаров об этом позаботится.
И о Ваньке позаботится. Как бы он ко мне ни относился, но то, что для сына он сделает все, что необходимо, очевидно.
Какая бы ни была история появления Ваньки здесь, но Хазаров определенно в выигрыше. У него появился сын, вполне взрослый, чтоб можно было уделять внимание воспитанию именно в таком формате, который нравится большинству папаш: без пеленок, горшков и детских болячек, зато со спортом, школой и прочими достижениями, которыми можно гордиться. И в то же время Ванька еще совсем маленький, им будет легко управлять, легко вложить в его голову те мысли, которые нравятся самому Хазарову. И почему-то я уверена, что Хазаров не оставит сына на попечение нянькам, а будет принимать деятельное участие в его жизни. Насколько посчитает нужным, естественно.
И то, что Ванька выигрывает в этой ситуации, тоже понятно. Он получает защиту, внимание отца, он, в конце концов, выпадает из той среды, которая неминуемо бы на него повлияла! Общага, пьяная мать, череда непонятных и опасных мужиков… Да один сосед-разводчик наркоты чего стоит! Нет уж! Ваньке определенно лучше будет здесь, с отцом. Пусть он пока этого не понимает, но поймет. Главное, подтолкнуть его в правильном направлении.
Выдыхаю, твердо смотрю в острые злые глаза, стараясь не замечать затаившейся на дне горечи и обиды, такой болючей, что это , кажется, мне передается, словно по звуковым волнам. И говорю:
— Слушай, Вань… Я не хотела тебе говорить, но… Ты помнишь Родиона? Ну, мы встречались с ним, я упоминала…
Ванька, чуть помедлив, кивает.
— Так вот… Он предложил съехаться… И я согласилась… Не хотела тебе говорить сначала, а потом как-то времени не было… Все закрутилось… Мы, скорее всего, в Новый переедем… У Родиона там квартира… Так что…
— То есть, ты меня просто бросаешь? — неожиданно спокойно перебивает Ванька. И смотрит.
Боже, дай сил мне, что ли? Хоть чуть-чуть…
— Вань… — мягко, отыгрывая роль до конца, — ты же понимаешь, что я тебе никто…
— И я тебе, да? — ох, не к добру это спокойствие… А Ванька, между тем, продолжает, все так же безэмоционально. И глаза такие становятся у него… Холодные. Как у его отца сегодня ночью. — Да, Ань? Никто?
— Вань… Понимаешь…
— Понимаю, — кивает он, — все бабы — твари. Вам всем нужен мужик. Я думал, ты другая. А ты, как мать моя. А я думал…
— Вань… — я не могу больше! Не могу! Тянусь к нему, так хочу обнять, утешить, нашептать в лохматую макушку, что все это неправда, что я вообще не думаю так, что я его… люблю? Люблю, конечно! И не чужой он! Родной! Мой!