Чужой счет
Шрифт:
Когда переходили вброд небольшую речку, кто-то из старослужащих сзади толкнул Игнатюка. «Эй, урод, вырвись вперед, натопи к нашему приходу печку, поставь чай и ведро с водой, чтобы помыться…» — тихо приказал «дед», просверлив его своим злым взглядом.
Выбравшись на берег, Игнатюк прибавил ходу. Вскоре он далеко оторвался от остальных, став маленькой точкой, а затем и вовсе исчез за горизонтом.
Батальон прибыл в расположение полевого палаточного городка лишь через полчаса.
К тому времени Игнатюк не только успел сделать все, что ему поручили, но и прикорнуть на пару минут у дышащей жаром печки.
Командир батальона
После команды «Разойдись!» «дед» поманил Игнатюка:
— Молодец — с заданием справился! Но это еще не все — под вечер мы с Саней рванем в деревню на дискотеку… Короче, постираешь мне форму, высушишь у печки.
Усек?.. Натрешь до блеска сапоги, а подшиву на воротник сделаешь широкую, в два слоя, как и положено «старику»… Все понял?
Игнатюк «понимающе» кивнул.
— А пока можешь поспать часок — никто тебя не тронет… Да, возьмешь в столовой мой паек масла — ведь ты сегодня именинник, — «дед» ухмыльнулся, почти по-дружески хлопнув Игнатюка по спине.
Игнатюк был на седьмом небе от счастья. Двойную порцию масла он бережно намазал толстым слоем на кусок белой буханки, круто посыпав солью. Прежде чем съесть, полюбовался бутербродом — такого богатства он не держал в своих руках с тех пор, как надел военную форму: старослужащие часто отбирали у него и положенный 20 — граммовый кружочек масла, который в армии ценился на вес золота. Откусил небольшой кусок, подержал его некоторое время во рту, словно не решаясь проглотить, затем, разминая губами, медленно всосал его в себя. Смакуя, доел остальное.
Заморив червячка, Игнатюк подумал, что теперь можно отправиться на боковую.
Однако, свернувшись в своем углу нар, он вдруг почувствовал, что внутри зарождается нечто вроде бунта: «Почему все время именно я? Почему я должен пахать как проклятый, когда все отдыхают?..» Игнатюк вырубился и не знал, пять минут или несколько часов спал он, но проснулся от сильного толчка в бок. Он увидел над собой злое, упитанное лицо «деда»:
— Эй, виновник торжества, вставай — кончилась твоя лафа!
— Отстань, с меня довольно! — неожиданно огрызнулся полусонный Игнатюк.
— Не понял! — «дед» застыл с открытым от изумления ртом.
Затем случилось то, что собственно и должно было произойти. С нар спрыгнули «старики» и, скинув Игнатюка на пол, стали лупить его из чисто корпоративных соображений.
Сквозь густой мат до Игнатюка донеслось:
— Ты что, и вправду решил день рождения справлять, салага?
До рассвета Игнатюк зализывал свои раны, тихо плача — то ли от боли и обиды, то ли от гордости за себя и свой поступок.
2004 год
«Орел»
Война была в самом разгаре. Каждый день с фронта приходили вести о погибших и раненых. Особую категорию жертв составляли пленные — тоже непременный атрибут всякой войны. Многие солдаты предпочитали плену смерть, потому что плен ассоциировался с той же смертью, но позорной и мучительной, растянутой во времени. И все же попавшие в плен верили в чудо, продолжая надеяться, что на родине сделают все, чтобы выцарапать их у Смерти.
С
Костанян родился и вырос в Баку, имел по ту сторону баррикады множество знакомых, а потому искал пленных как по официальным, так и личным каналам. Он выходил на контакты с людьми самого различного склада ума и характера, социального и общественного положения. Звонил, просил, убеждал. Многие обещали помочь и помогали. Любопытно, что несмотря на продолжающуюся войну, поддерживали связь и бывшие пленные, добровольно предлагая свои услуги по поиску без вести пропавших.
Костанян даже не задавался вопросом, почему все эти люди должны помогать ему — ведь встреться на узкой тропе войны их сын или брат с карабахским солдатом, оба, не колеблясь, поспешили бы первым спустить курки…
Костанян вел свой старенький «Москвич» по улицам полупустынного военного города, мимо поврежденных от авианалетов и артобстрелов зданий, зияющих то здесь, то там пустыми глазницами окон. Его мысли были заняты Назилей. Она была взята в плен во время боев в Физулинском направлении. Девушка растерялась в общей суматохе, отстала от убегающих в панике родных. Солдаты нашли ее в хлеву в полуобморочном состоянии.
Впрочем, называть Назилю «пленницей» было бы несправедливо. Ее, как и многих других азербайджанских женщин, стариков и детей, оставленных своими на произвол судьбы, карабахские солдаты практически вывели из зоны боев, спасли им жизнь. С ведома властей девушка-азербайджанка содержалась дома у одного из командиров — тот рассчитывал обменять ее на своего солдата, пропавшего без вести. Она была как член семьи, кушала с домочадцами за одним столом, вместе со всеми спасалась в подвале от артобстрелов и бомбежек, которыми почти каждый день потчевали город ее земляки. Костанян помог Назиле наладить переписку с родственниками в Баку.
Недели две назад он сам позвонил им, попросил поискать человека для обмена.
Несмотря на войну, почти ежечасные обстрелы и бомбежки, несущие смерть и разрушение, жизнь в городе продолжалась. Оплакивая потери, люди не забывали и о праздниках — они были отдушиной, позволяли хотя бы на миг забыть о нависшей над городом опасности.
Майор Костанян делал вид, что слушает тост, но на самом деле мысли его были далеко, по ту сторону линии фронта. Сосед по столу — военный фельдшер Борис — то и дело толкал его локтем, когда поспевало время чокаться. «Дорогая Нана, сегодня тебе исполнилось 16! Теперь ты уже взрослая девушка…» — в который уже раз в качестве своеобразной увертюры повторял эту или похожую фразу кто-то из опьяневших гостей, чтобы затем не без театральности попытаться сказать что-то свое. Костанян вдруг подумал, что и Назиле совсем недавно исполнилось 16. Он представил, как в день рождения ее родня, вместо того, чтобы радоваться, поздравлять и дарить подарки, обливалась горькими слезами…