Чужой среди своих 3
Шрифт:
Разговоры о том, как много дала Советская Власть своим гражданам, ведутся, как правило, тогда, когда от человека что-то нужно, чтоб бесплатно, и притом с полным энтузиазмом. Ну или когда тебе что-то нужно от Советской Власти, будь то отпуск в положенное время, продвижение в очереди на квартиру и тому подобные блага, а Советская Власть, в лице конкретного начальника, давать тебе ничего не хочет.
Сразу заводятся разговоры о том, как в войну спали вповалку в окопах, о ржавой селёдке и куске дрянного хлеба в Гражданскую, и о том, что тогда никто
Ни петь, ни плясать, ни ещё каким-то образом участвовать в самодеятельности или оформлять стенды для фабрики, я не хочу вот ни капельки! Этому дай только волю, и нагнёт так, что ни вздохнуть, и всё это не через отгула и премии, а через сознательность советского гражданина и высокую честь, которую он, как представитель Партии и Общественности, решил мне оказать.
Вырвавшись наконец, заскочил к Петровичу, «порадовав» бывшего наставника. Впрочем, как бывшего… На разряд я сдал, и теперь, с официальной записью в трудовой, числюсь слесарем-наладчиком третьего разряда.
Но возраст… так что с одной стороны, я вполне самостоятельная рабочая единица, а с другой — Петрович отвечает за меня, как за несовершеннолетнего. Двусмысленностей такого рода у меня, в силу возраста и других факторов, полно, и, несмотря на декларируемую защиту детства, гнуть это дышло можно в обе стороны…
… и обычно гнут меня.
— Да ёб… — сморщился Петрович, узнав новость, с силой затянувшись и сплюнув табачную крошку, — ещё один! Серьёзно, иль так?
— Серьёзно, — снова виновато развожу руками, как и положено в таких случаях. Дескать, я бы с радостью (нет!) на родной завод, но вот обстоятельства…
— Катись давай, — благословил он меня, собираясь морщинами на лбу. Понятно, не в восторге… грипп, да улицы… в общем, работать сейчас не то чтобы совсем некому, но привычной прохладцы, возможности уйти на перерыв сильно пораньше, вернувшись сильно попозже, нет!
Выкатившись, удачно попал на знакомого снабженца возле проходной, неторопливо шествующего с какими-то папками и свертками на выход.
— Здорово, Михаил! — обрадовался он мне, тряся руку, и, человек бывалый и наблюдательный, сразу заметив травму, — Серьёзно?
— Ага… — рассказываю в красках о сути проблемы, не жалея времени. Ну, выговориться надо… особенно о, мать его, профорге поведать хочется! У снабженца с ним тоже контры, и меня он понимает, как никто.
— В поликлинику? — интересуется Иваныч, дойдя до машины и закуривая, — Подбросить?
— Спасибо, — киваю благодарно, — не откажусь!
С ним мы в хороших отношениях, притом (залог всех по-настоящему хороших отношений) взаимовыгодных. Я ему время от времени то билеты,
Всего-то за полтора часа обойдя всех положенных медиков, вышел, щурясь на блёклое февральское солнце, и закурил, в кои-то веки не за компанию, а просто так. Впрочем, раз затянувшись, уставился недоумённо на сигарету, и, чуть помедлив, забычковал её и положил на укрытый от непогоды уступ, на радость местных алкашей.
Дохромав до остановки, спрятался от ветра, периодически выглядывая в поисках автобуса, но первым увидел не автобус, а Леру, неподдельно обрадовавшуюся мне. Впрочем, и я ей… мы в последнее время как-то незаметно сдружились, человек она очень интересный и яркий.
— Больничный, — сходу сообщаю ей, рассказывая о своей травме.
— Ой… — она прижала ладони в варежках к щекам, — а как же концерт?
— А вот как-то так, — мрачновато ответил я. Утешать меня девушка не стала, знает уже, как много надежды вкладывал я в этот концерт.
— Я вот из школы отпросилась, — нарушила она неловкое молчание минуту спустя, с несколько преувеличенным оживлением начав рассказывать о лекарстве, которое она должна забрать.
— А ты очень устал? — поинтересовалась она, — Может, компанию составишь?
Покосившись на неё, я понял, что Лера беспокоится о моём душевном состоянии, но, пожав плечами, согласился. Почему бы, собственно говоря, и нет?
— Может, пешком? — предложил я, — Тут недалеко, а время, кажется, есть.
Сверившись с часами, девушка согласилась, и мы направились в сторону Красной Площади, где и должна была состояться встреча.
— О! — оживился я, увидев по дороге пирожки, — Это хорошо! Будешь?
— Нет, недавно поела, — отказалась Лера, как мне показалось, с некоторым сожалением.
К Красной Площади мы подошли, когда я приступил к поеданию последнего пирожка с мясом, уже несколько остывшего, но всё ещё вкусного. Наклонившись чуть вперёд, чтобы не закапать пальто мясным соком, слушаю подругу, очень интересно рассуждающую о взаимосвязи свободы, культуры и экономики, особо не глядя по сторонам.
— Они за доллары продались! — внезапно услышал я, и, подняв голову, заозирался, увидев совсем рядом двух мужчин с листами ватманов, которые они только начали разворачивать над головами, и бегущих к ним…
… а вернее — к нам, мужчин в штатском.
— Жиды проклятые[i]! — выдохнул один из них, врезаясь в меня и роняя на скользкую брусчатку, — Подстилки капиталистические!
Несколько раз пхнув меня кулаком в бок, он навалился всем своим немаленьким весом, заламывая левую руку со сноровкой опытного самбиста, и я взвыл от резкой боли, а по телу разом проступил холодный пот. Я было дёрнулся рефлекторно, не думая ни о каких корочках и последствиях, но больная нога подвела, и только впустую проелозила по камням.