Чужой среди своих 3
Шрифт:
Оглядевшись, отец направился к дедку с роскошными усами в буденовском стиле, курящему с тем благодушным и невозмутимым видом, выдающим человека, который никуда не спешит и всегда готов развлечь себя беседой на любую тему, прогулкой, или, если предложат, рюмкой «беленькой». Уже немного выцветший от возраста, он держится бодро, поглядывая по сторонам со снисходительным видом человека, пережившего все страсти, выпавшие на долю огромной страны, и которого уже ничем нельзя удивить, и уж точно — напугать.
— Здорово, отец! — гаркнул батя, подходя к нему и доставая папиросы. Я, переглянувшись с мамой,
— Сынок? — вскинул снежно-белую бровь старикан, и, склонив голову набок, прищурил глаза на отца, — А что, похож! Я, хм… многих…
— Хм… — зеркально отозвался отец, усмехаясь, и через минуту, полную незамысловатого старческого ехидства, завязался-таки разговор, как и полагается в этом времени — с подходцем. Обсудив погоду, футбол и почему-то — мемуары Жукова, которых никто из них пока не читал, переключились наконец на нужное.
— Чертаново? — дедок, чуть нахмурившись, затянулся в последний раз и замолк, вытащив кисет с махрой, не торопясь развязывать его.
— Угостись, отец, — батя понятливо вытащил свои папиросы, протянув дедку открытую пачку.
— Ага… — кивнул тот, принимая подношение, — Ты это, уточнил бы диспозицию? А то район большой, и я тебе так подскажу, что до-олго блукать будешь, ноги все нахрен собьёшь. Ладно ты — лоб здоровый, не жалко… А супружница? То-то…
Отец, ответно агакнув, вытащил ордер на комнату, и они, склонившись над ним, как полководцы над штабной картой, погрузились в рассуждения.
— … эт нумер, стал быть, поближе подходит, если линейкой по бумаге смотреть, — со знанием дела рассуждает дедок, — а ежели своими ногами, да через тамошние овраги, то и поломаться можно!
— Овраги? — переспросила подошедшая мама.
— Перекопали, — выдержав МХАтовскую паузу, соизволил-таки ответить дед, взглядом выразив своё возмущение бабью, которое лезет в мужские разговоры, — стройка!
Минут через пятнадцать-двадцать, скурив деду ещё две папиросы и дав одну «на дорожку», отец определился-таки с номером автобуса и маршрутом, получив заодно краткий экскурс в этнографию и историю района, ну и мельком — в историю жизни колоритного старикана. Я даже немножко пожалел, что мельком, потому что, если не врёт, то Будённого и Махно он знал лично, а Колчака и Пепеляева неоднократно видел, а такие повороты биографии не могут быть скучными.
— Да-а… — получасом позже протянул отец, выйдя из автобуса и оглядываясь, — это не Рио-де-Жанейро!
А вокруг… ну да, совсем не оно, а очень даже наоборот… Унылая автобусная остановка со свежепокрашенными, но уже свежеободранными металлическими деталями, с засраной голубями табличкой, на которой виднеются номера автобусов с расписанием, и скамейкой с одной отсутствующей рейкой, выдранной, очевидно, молодчества для.
Пейзаж не то чтобы апокалипсический, но многочисленные стройки на фоне остатков сельской пасторали, раздолбанные строительной техникой грунтовые дороги и обилие строительного же мусора навевают уныние и тоску. Н-да… это только персонажи фильмов-агиток на таком фоне могут радостно улыбаться, вдыхать насыщенный, прямо-таки видимый промышленный воздух, и плакатными фразами сообщать в камеру о том, как они счастливы строить новый город!
Я — нет… и родители, судя по всему — не очень! Наелись. Да и…
… оглядываюсь по сторонам и констатирую, что, пожалуй, в посёлке было поприглядней.
Возможно,
А здесь… вроде и публика, по идее, та же, но нет! Не то местные власти больше напирают на «давай-давай», в полной мере чувствуя себя временщиками и передавая это отношение по цепочке вниз, не то народец здесь всё больше из тех, кто любит рвать рубахи на татуированной груди, истеря по поводу и без, давя чужое мнение голосом и кулаками.
В посёлке, конечно, всяких хватало, но там власть, несмотря на все недостатки, сидела крепко, годами, и дети их ходили в поселковую школу, по тем же дорогам. Да и неформальные лидеры из народа — всё больше немногословные серьёзные мужики с тяжёлым взглядом, и, как правило, таким кладбищем и биографией за спиной, что устраивать перед ними представления с распальцовкой желания не возникало даже у самых отбитых.
А здесь, судя по всему, правят бал лимитчики, химики и сидельцы из тех, кто, отбыв на зоне пионерский срок, возвращаются синие от наколок и идей. А, ну да… тот старикан, Сидор Поликарпыч, что такое и говорил… Просто у него эта информация между делом мелькала, да и построение фраз, не говоря уж про словечки, было таким отчаянно старорежимным, что не вдруг укладывалось в мозг.
— Н-да… — вздохнула мама, — мулатов в белых штанах здесь точно не водится.
— Ничо! — отец подмигнул, жестом деревенского ухаря сдвигая кепку на затылок, — Зато синих человечков и зелёных чертей — хоть отбавляй!
Шутка, по мне, так себе… но уж какая есть, и, зацепившись за неё, мы пошли наматывать шуточки на метры, обходя скользкие темы и лужи, состоящие, как мне кажется, всё больше не из воды, а из мазута, машинного масла и всякой дряни.
— Да эт ерунда, тфу! — после этих слов последовал очередной плевок на утрамбованное под ногами нечто, состоящее из смеси разносортного мусора, щебня и глины.
— Щели? — широкая отмашка куда-то за горизонт, и снова, — Да ерунда!
У этого, кем-то уполномоченного мужичка, должность которого, запутавшись в многочисленных И. О. и сложных аббревиатурах, я так и не смог удержать в голове, всё ерунда. А точнее — всё, что касается нашего быта, и мелочные, по его мнению, придирки, встречаются возмущённым взглядом и гневной, хотя и несколько косноязычной, филиппикой.
— Ты не мужик, что ли? — попытался наехать он на отца, пытаясь выпятить куриную грудь, но выпятить получилось только животик и полы старого пиджака, — Тут работы на раз-два!
— Вон… — судорожное дёрганье лицом, заросшим рыже-сивой щетиной в мою сторону, — парень у тебя уже совсем взрослый! Что он, щепой не заткнёт щели? Руки есть, топор… да вон, соседи одолжат! Народ здесь хороший, душевный!
Народ, в лице, надо полагать, душевного алкоголика, синего от наколок и со справкой об инвалидности, о которой мы его, к слову, не спрашивали, и его немногим отличающегося кореша, закивал, скалясь во все коллективные двенадцать зубов. Они наслаждаются представлением, и, как я полагаю, вполне искренне считают себя людьми хорошими и душевными… и кто, сука, скажет, что это не так?!