Чужой среди своих. Чужой среди своих

Al1618

Хорошо хоть недобрый взгляд помогает, и разогнавшаяся туша, которой я от силы до плеча достану, тормозит метра за два. Причем тормозит, похоже, абсолютно самостоятельно без участия разума, потому как язык явно продолжает болтать по инерции.

— Ты что ж. б..ть, сука делаешь?!

Теперь надо удивленно поднять брови повыше, я знаю что от этого кожа на лысине собирается в забавные складочки, и самым елейным голосом поинтересоваться:

— Я делаю? Я ближайших два дня полностью на глазах, и ничего такого делать просто не мог…

Собеседника

не обманывают мои ласковые интонации, точнее — меня уже более чем хорошо знают — от них его наоборот бросает в холодный пот. До него, наконец, доходит, что мы вдвоем на пустынной улочке Белого города — далеко не все хозяева еще вернулись после объявления перемирия — взгляд его намертво прикипает к откинутой деревянной крышке кобуры. Но крепок, уважаю — проглотив застрявший в горле комок, он продолжает гнуть свою линию, правда уже более спокойным тоном и взвешивая выражения. Чего собственно от него и хотели.

— Ладно, что вы себе позволяете? Вы же обещали.

Теперь приходится задуматься и подбирать слова уже мне.

— Ах, мы, дорогой мой соратник? А не напомните ли дословно, что именно мы обещали? — кажется все же переборщил, он, похоже, действительно вспомнил все дословно и теперь стоит уже белый как мел.

— Но как же…

— Ну, тогда я сам напомню — мы обещали, что пока идет война, мы не вмешиваемся в эээ… так сказать кадровую политику. За исключением экстренных случаев или вопросов контрразведки. Так? — и дождавшись кивка, продолжаю: — Но дорогой мой друг, война-то — закончилась! И закончилась, должен сказать это с гордостью — нашей несомненной победой.

Честное слово — мне его просто жалко. На глазах этого человека сейчас просто рушится мир, в котором все были боевыми братьями и вместе делали одно большое дело, а теперь после победы оказывается, что это несколько эээ — не так. Вот бы не подумал, что разменяв пятый десяток, можно быть таким романтиком, а ведь в руках именно этих людей сейчас находится сила и власть. Поэтому не мне щадить их чувства, чем скорее они расстанутся с иллюзиями — тем меньше мне будет работы, но все же пытаюсь «закруглить» разговор поаккуратнее.

— Да, вы правильно догадались. С победой прежние договоренности теряют силу. И не просто потому, что наши цели расходятся, а потому, что история знает немало примеров, когда, выиграв войну, умудрялись просрать мир. Просто из-за того, что лучшие отдавали жизни во имя победы, а слишком много мрази решало после, что теперь «их время». Но это уже наша работа — следить, чтобы ничего лишнего наверх не всплыло. Так что просто давайте не мешать друг другу делать свое дело. О-кей?

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но в спину летит вопрос:

— Кругляш, а еще много? — Пришлось вернуться и ободряюще похлопать по плечу, мне для этого чуть не на цыпочки вставать надо, но этот потерянный взгляд «снизу вверх» игнорировать совершенно невозможно.

— Да не переживай ты так, дело-то — обычное. И не так давно было куда как труднее. — Но видя, что от моих слов становится только страшнее, ответил прямо: —

Да все уже. Закончили. Самых безбашенных убрали, умная конечно сволочь осталась, но то, что никто с ней церемониться не будет — надеюсь поняла. Так что будет сидеть теперь тише воды и вздрагивать от каждого шороха. Вы уж сделайте милость — воспользуйтесь этой тишиной по полной. О-кей? Глядишь, так дальше и крутых мер не понадобится.

Я уходил от него по улочке и все думал — насколько убедительным было мое вранье? Ведь на самом деле все не так просто и однозначно, но в тоже время верно в главном — я действительно готов пойти на все, но не допустить, чтобы из-за мелочных амбиций одних и благодушия других, принесенные жертвы оказались напрасными.

Да и в части «все закончилось» я несколько слукавил — оставалось еще одно дело. Правда, так сказать, «чисто семейное». Надо, наконец, разобраться в тайнах пружинах и поставить последние точки над «i».

Посторонним об этих вещах знать точно не стоит.

* * *

«Что не говорите, но молодости свойственен целый ряд врожденных недостатков. Они конечно проходят с возрастом, да вот беда — довольно многим они же не дают состариться», — приблизительно так я думал, рассматривая в дверной глазок затылок Аверса.

Справедливости ради стоит заметить, что подступающая старость тоже имеет весьма неприятные черты. Пока дожидался своего «альтер эго» в кои-то веки выдалось время проанализировать последние операции. В качестве неприятного сюрприза обнаружил у себя новую черту — стремление переделывать на новый лад старые удачные схемы. Костенею.

Но сейчас не до моих благоприобретенных недостатков, сейчас прямо у меня на глазах молодой еще человек совершал, возможно, последнюю в своей жизни ошибку. Ну нельзя же настолько расслабляться! А он взял и вернулся на одну из своих еще «довоенных» опорных баз. Он бы еще в свой кабинет при администрации президента поперся…

Медленно удаляющаяся по коридору вдоль закрытых дверей неработающих офисов фигура, «незаметно», попыталась провериться, и я поспешно закрыл глаза — как бы не испортить охоту на крупного зверя неосторожным взглядом. Итак, у меня будет меньше полутора секунд, пока цель будет одной рукой поворачивать ключ в бронированной двери, а вторую держать на сканере ладони. Вот еще одна глупость — такая система идентификации годится для мирных обывателей, но никак не для того, у кого от лишней секунды зависит жизнь.

Время! Тяжеленая бронированная дверь медленно идет назад, но спасибо — хоть без единого звука, а то, что медленно, то в едва появившуюся щель ныряет ствол верного маузера, и точка зрения на мир резко меняется. Пусть и ругают профессионалы любые попытки цеплять к оружию телекамеры, и не зря надо сказать ругают — изменение «точки зрения» напрочь вышибает весь полученный ранее стрелковый навык и порой является совершенно фатальным, но если нужно стрелять из-за угла, как сейчас, то альтернативы таким игрушкам все равно нет.