Чужой среди своих. Чужой среди своих
Шрифт:
— Ты мне зубы-то не заговаривай! Отвечай прямо — чего стока валандаетесь? Али гостей ждете?
— Да понимаешь какое дело… — теперь настала очередь Петра виновато чесать в затылке свободной от палки рукой, — мыло нам дали вместо порошка. Хрен его знает что там напутали… — конопатый тоже прикусил язык, но вокруг по-прежнему не было никого, и сорвавшееся словцо осталось безнаказанным.
— Э, ты погоди… — задумчиво потянул Федор, — ведь и мыло можно!
— Можно-то — можно, — чуть не плача заявил Петр, — да оно же кусками!
И безнадежно махнул в сторону, где парочка пацанов года на два-три постарше, шипя сквозь зубы, пытались натереть мыло на громадной терке.
— Оп-па, а я то думал — че это они далают? А вона оно как.
— Ага, — уныло ответил конопатый, — на одну бочку с грехом пополам натерли, а с остальным — хоть плачь. Помог бы, а? — в глазах Петра проскочила робкая надежда на спасение от позора. Все же просить о помощи сверстника — это легче, чем признаваться взрослому, что умудрился завалить порученное тебе настоящее дело.
— А, и помогу, — тряхнул рыжими кудрями собеседник и в глазах его замелькали огоньки, обычно служившие предвестниками очередной каверзы после которой неугомонному проказнику несколько дней приходилось спать на животе. Петр тоже заметил эти предвестники и открыл уже было рот, чтобы отказаться от столь сомнительной помощи, но Рыжика уже несло вниз по склону к цепочке брошенных автомобилей.
Помелькав между ними, он рысью побежал назад, неся в охапке красный цилиндр чуть не в четверть себя размером. При ближайшем рассмотрении непонятный предмет оказался огнетушителем. Отмахнувшись от недоуменных вопросов, Федор, со словами: «Учитесь, пока я жив», — поставил на камень нераспечатанный картонный ящик с мылом и обдал его долгой струей газа из раструба.
Камень и стенки коробки покрылись изморозью, а Рыжик, со словами: «От винта!» — сдернул с плеча свою однозарядку и всадил в бок коробки пулю шестнадцатого калибра. Тут уж посмотреть на результат сбежались все, но выходного отверстия не было, потому все недоуменно уставились на поднимающегося с земли Федора.
Тот многозначительно почесал отбитый зад, достал нож и распорол коробку вдоль, после чего все ахнули — она была наполнена крупинками, в которые пуля превратила замороженное мыло.
Рыжик гордо шмыгнул носом и важничая поинтересовался: «Дальше сами разберетесь, али повторить надо?». После чего принялся почивать на лаврах.
Буквально за пять минут остальные бочки были заправлены и оставалось только помешивать в ожидании, пока смесь разойдется.
А потом подошел сосед, объявил «благодарность за службу» и погнал мальцов в тыл, дескать — нечего им тут больше болтаться, скоро и стрелять могут начать. Попытки поканючить успехом не увенчались. Рыжий даже в запале позабыл о вежливости (и осторожности), заявив:
— Да я, дядя Игорь, быстрее всех бегаю — успею еще уйти!
На что сосед лукаво усмехнувшись ответил:
— Ну уж всяко не быстрее меня, иначе б в мой
После чего всех спорщиков просто ветром сдуло, а Федор, действительно самый быстроногий, несся впереди всех, пламенея не только волосами, но и ушами — пострадавший орган видать обладал собственной памятью и теперь заново переживал тот неудачный налет на соседский сад.
На вершине пологого холма Петр оглянулся, чтобы полюбоваться на результаты трудов своих — внизу между поросшими кустарником и низкими деревьями холмами убегала дорога. На ней виднелись брошенные автомобили и даже грузовик, которому предстоит встретить пришлых чудовищным ударом и ливнем шрапнели, где-то справа возле поворота затерялись «их» бочки. Они должны поставить огненную стену на пути тех, кто останется жив после взрыва и побежит обратно.
«Приходите, Гости дорогие, всё к вашему визиту готово. Гость в дом — радость в дом» — прошептали побелевшие от ненависти мальчишеские губы.
— Гексоген бодяжишь? Люменявого порошку положить не забыл? — проскрипел над ухом потусторонний «злодейский» голос.
Рука, до того болтавшая палкой в горловине закопанной в землю бочки, слегка потянула ее вверх, как бы раздумывая — не вытянуть ли шутника вдоль хребта, но потом вернулась к равномерному помешиванию. В место радикальных действий пацан, на вид лет одиннадцати, шмыгнул веснушчатым, многократно обожжённым на солнце и облезлым носом и буркнул недовольно, старательно копируя «взрослые» интонации:
— Дурак ты, Федька, и шутки у тебя дурацкие…
В ответ второй мальчишка тряхнул огненными кудрями и, почесав в затылке, звонким голосом извинился:
— Да нее… Я серьезно! — И потрусил за ручки прозрачный хозяйственный кулек, в котором переливалась под солнцем серебристая пыль.
— Ну так бы и сказал… Это дело! — буркнул курносый и через секунду в горловину бочки струей потекло живое серебро.
— А че ты так рано прибежал, неужели закончили? — решил сменить гнев на милость облезлый.
— Ага, — кивнул Федор, — коробки с рубленой арматурой мы линзой выложили, пустыми коробками их со сторон борта обложили. А мешки с торфом взрослые таскают — «тяжелые они для вас» говорят. Да и погнали. А я сюда пошел — посмотреть, чегой-то вы, Петр Васильевич, тут все возитесь? — Рыжий опять, тряхнув кудрями, отвесил шутовской поклон, видимо не мог он долго обходится без своих хохмочек.
Упомянутый Петька его шутейство проигнорировал, а просто вскинул руку козырьком к облупленному носу. От «их» поворота дорога среди зарослей кустарника просматривалась метров на сто пятьдесят — двести, и была отмечена несколькими приткнувшимися по обочинам «брошенными» автомобилями. Колонна беженцев свернула в зеленку раньше, а конец проложенного ложного следа сейчас мальчишки и наблюдали.