Чужой среди своих
Шрифт:
— Миша? — поправив съехавшие с носа очки, неуверенно окликнула меня учительница географии, по образованию педагог младших классов, отвлёкшись от объяснения каких-то премудростей октябрятам. Отряхивая испачканные в земле руки, она сделала несколько шагов навстречу, — Здравствуй! Не удержался всё-таки, пришёл?
— Здравствуйте, Ираида Викторовна, — невесть почему смущаюсь я, — да вот…
— Твой класс внутри школы работает, — улыбнулась она мне понимающе, — Соскучился?
Пожимаю плечами, не зная, что сказать… и уже жалея, что вообще пришёл.
—
… и я пошёл.
— Здорово! — на ходу мотанул головой Лёха, в чью спину тут же ткнулся край парты, которую он перетаскивает с одним из одноклассников.
— Мы на втором этаже! — кинул приятель, поудобнее перехватывая тяжёлую парту и входя в поворот на лестничной площадке, вниз, — где кабинет биологии!
Прижавшись к стене, пропускаю его напарника, молча кивнувшего мне и тут же сдувшего упавшую на лоб мокрую от пота прядь волос. Оглянувшись вниз, и увидев, что там тащат стулья, я поспешил зайти на второй этаж, освобождая проход.
В школе полный кавардак! Повсюду грязь, шум, суета… В приоткрытую дверь одного из классов видно, что там отдирают от стен краску. В другом классе девочки, замотав головы косынками, размывают с потолков побелку, роняя на пол тяжёлые известковые капли.
Кабинет биологии я нашёл с третьей попытки, как это часто и бывает. Смутили плакаты и наглядные пособия, наваленные возле одного из классов.
Логично предположив, что кабинет находится если не за этой дверью, то за соседской, я ошибся, и моя голова, просунутая в дверной проём чужого класса, стала причиной дурацкого, и, в общем-то, беспричинного веселья. Класс биологии оказался аж в другом конце коридора, и его дверь была подпёрта гипсовым бюстиком Толстого.
— Михаил? — удивилась мне Изольда, стоявшая у самой двери, — Здравствуй! Рада тебя видеть! Тебе что-то надо?
— Да вот… — снова смущаюсь я то ли всеобщего внимания, то ли запаха разгорячённого девичьего тела и близости маленькой груди, излишне туго обтянутой старым, штопаным платьем, — Здравствуй! Здравствуйте, девочки! Вот, зашёл… помочь, наверное.
— Здорово… — приветствую двух одноклассников, которых не сразу заметил за шкафом, отодвинутым почти на середину класса. В ответ вялые кивки.
Девочки, вразнобой ответив мне, обступили, обсыпали вопросами, и почти тут же, как стайка воробьёв, вспорхнув, улетели в дальний конец класса.
— Помочь? — нахмурила гладкий лобик Изольда, — Ну не знаю… ты же от практики освобождён…
— Да! — уже более решительно кивнула она, — Врачам виднее! Ты лучше вон… в уголок сядь, посиди! Поговорим. Читал «Известия»? Ещё одна страна на африканском континенте решительно встала на путь строительства социализма! Здорово, правда?!
— Здорово, — вяло отзываюсь я, не желая вступать в заведомо проигрышные споры, — Но ты меня совсем уж за инвалида не держи! Воды принести или парту передвинуть меня хватит!
— Нет, нет… — замотала головой она, и тут же кинулась за поддержкой к классной руководительнице, вошедшей в
— Добрый день, Татьяна Ильинична, — перебивая старосту, здороваюсь с учительницей, — хорошо выглядите!
Вру, ой вру…
— День добрый, — рассеянно отозвалась та, — Спасибо, Миша, ты тоже выглядишь… окрепшим.
Последнее слово она произнесла несколько неуверенно, вглядываясь в мою опухшую физиономию.
— Вот… — энергично киваю я, — выгляжу хорошо, а чувствую себя ещё лучше! Пришёл вот на практику…
— Нет, Миша… — женщина всплеснула полными руками, — ты не понимаешь! Эпилепсия — коварная болезнь…
Она закатила целую лекцию, согласно которой я — инвалид я тяжёлым заболеванием, и в любой момент…
— Ч-чёрт… — саданув кулаком по стене, немного пришёл в себе от боли, и, сделав вид, что не заметил выглянувшей из двери девичьей головки, пошёл по коридору к лестнице, на ходу слизывая выступившую на костяшках кровь, — лучше б не приходил! Как помоями… и ведь с лучшими намерениями! Чёрт…
То и дело пропуская занятых делом людей, спустился вниз, и, постояв с тяжёлым сердцем у школьного крыльца, пошёл куда глаза глядят. Ноги сами принесли меня сперва на школьный стадион, но и там народ вовсю занят делом, от чего стало только хуже.
Постояв, плюнул и пошёл за сараи, хлопая себя по карману куртки. Папиросы на месте…
Привалившись спиной к стене сарая, верчу в руках мятую пачку. Курить, конечно, вредно…
— Непременно брошу, — обещаю сам себе, чиркая спичкой. Бездумно затягиваюсь и выбрасываю из головы соблазнительные виденья, как я на попутных поездах еду в Москву, где покоряю приёмную комиссию в МГУ…
— А, Стукнутый! — прервал мои мысли знакомый голос, и, повернув голову, я увидел знакомую физиономию Кольки Второва, светящуюся откровенным, нескрываемым злорадством.
— Гля, парни…— он повертел головой туда-сюда, как бы ища поддержки у компании, с которой пришёл, — кто с нами! Ещё не в дурке?
— Угомонился бы… — пробурчал кто-то из ребят, демонстративно отходя в сторону и закуривая. Ещё несколько человек отошли вместе с ним, и, достав папиросы, закурили и заговорили о чём-то, бросая иногда в нашу сторону короткие взгляды.
Но не все…
… стоит, подперев плечом чахлое деревце, Севка, ломая пальцами сорванную веточку и глядя на меня с тем безжалостным любопытством, какое бывает у детей, обрывающих крылышки у пойманных насекомых. Это не очень-то красиво, но в общем-то уместно у малышей, исследующих мир, а для парня его возраста подобная тяга к садистским проявлениям, явление нездоровое.
Леван, фыркнув и скрестив руки на груди, отошёл в сторону. С Колькой, как я понимаю, он по-прежнему в контрах, а мне он не простил ни выговора в тот день, ни, тем более, эпилептического припадка. Подростки в таком возрасте обычно максималисты, и обида, наложившаяся на первобытные инстинкты, требующие давить слабейшего, дала свои ядовитые ростки.