Чужой среди своих
Шрифт:
« — Но это ведь не ум, а всего лишь эрудиция, да и то — в рамках» — в голову протиснулся незабвенный образ неряшливого девственника в жилетке с карманами, к чьему уровню интеллекта лично я относился весьма скептически. Посмотрел, знаете ли, несколько передач, в которых это… хм, существо, выступало аналитиком.
— Мишка обещал приёмчики показать! — хвастает Лёвка, и я машинально киваю, ненадолго отвлекаясь от лезущих в голову мыслей.
— Да там ничего хитрого, на самом-то деле, — искренне, ничуть не лукавя, говорю мальчишкам. Не вру, нет… сами приёмчики дело нехитрое, все эти секретные ухватки
— … я такой — н-на! — один из ребят не сбавляя шага, показывает другому нечто условно-фехтовальное. Впрочем, не уверен… очень уж криво.
— Да, я когда «Три мушкетёра» прочитал, тоже хотел в секцию записаться, но у нас пока нет, — горестно вздыхает собеседник.
— Через три года по плану! — авторитетно сообщил им Лёвка, вклиниваясь в разговор, — Мне папа говорил!
« — А, всё-таки фехтование…»
Вскоре мы свернули в какие-то овражистые закоулки, состоящие из сараев и маленьких домишек, выстроенных чёрт те из какого хлама, которым, по-хорошему, давно пора на реконструкцию, а скорее — на слом. Всё носит следы развитого запустения, некоторые сараи стоят полуразобранные, с обвалившимися стенами.
Вообще, судя по сложной, и я бы даже сказал — хаотичной планировке и совершеннейшей запутанности улиц, с участками, спускающимися порой в низину оврага, очень похоже, что это местный «Шанхай», построенный в самые первые послевоенные годы. Быть может, строения даже не узаконены толком, и по документам здесь ничего нет.
— Так короче, — сбивая с мыслей, деловито сообщила мне Виктория, отодвигая доску покосившегося забора, и первой ныряя в чей-то огород, спускающийся вниз под довольно-таки крутым углом. Судя по вымахавшим чуть ли не до пояса сорнякам, и широкой вытоптанной тропинке, наискось пересекавшей картофельные грядки, владелец огорода не слишком следит за своей собственностью, и, кажется, не пользуется у окрестной детворы ни малейшим авторитетом.
— … нет, не дают! — выходя через пролом в заборе в переулок, слышу обрывок разговора, — У Витьки Комова на руках, а он, зараза, продлил абонемент! Говорит, не дочитал!
Разговоры соскочили на книги, над проулками, заросшими лопухами и лебедой, зазвучали имена литературных героев, и, что меня нисколько не удивило, это не герои Диккенса или Золя, а всё больше Дюма, Жюля Верна и Майн Рида.
« — Самая читающая страна в мире» — невольно вспомнил я отца из той, прежней жизни, произносящего эти слова с неизменным пафосом. Потом, если его не перебивали, следовала лекция о том, как они доставали книги, и что домашняя библиотека была одним из показателей статуса.
Слушая, как новые приятели обсуждают книги, невольно усмехаюсь. Книги… стоит дать им хоть какой-то выбор, какой имеются уже сейчас у среднего подростка в Европе, а хоть бы и у американского, притом из ещё более захолустной глубинки, станут ли они читать «Три мушкетёра», а тем более по второму, третьему, пятому разу?
Если дома есть телевизор, да не с одним каналом, а
Относиться к этому можно по-разному, и, действительно, книги дают некоторую эрудицию и кругозор. Но, положа руку на сердце, «Три мушкетёра» и кочующий в сельской глубинке цирк и бурлеск, равно как и голливудская продукция, это блюда из одного котла!
Люди попроще что там, что здесь, в общем-то одинаковы и потребляют интеллектуальную жвачку. Ну а те, кто стремится к знаниям… Право слово, демократия, пусть даже сто раз кривая, хороша хотя бы тем, что в ней представлены разные точки зрения!
— Здесь собака иногда вылетает из-под забора, — прервала мои размышления Вика, — во-он там!
Как под заказ, из-под забора вылетела маленькая кудлатая собачонка с кривыми зубами, торчащими во все стороны и проседью на морде. Молча, без лая, она бросилась вперёд, пробуксовывая кривыми лапами по всякому сору, устилающему землю, нацелившись на пятку одной из девочек. Но тёзка, такой же кривоногий и решительный, как старшая сестра, весьма ловко подцепил собачонку носком сандалия под брюхо, и запулил её, залившуюся отчаянным лаем и визгом, по низкой дуге куда-то в кусты.
— Тикаем! — скомандовала Вика, — Сейчас Амалия Львовна скандалить начнёт!
Мы ускорили шаги, а она на ходу пояснила:
— Вредная бабка! Из бывших, но не наших. Чуть что — жаловаться!
— И управы нет? — поинтересовался я, сделав было стойку при словах «бывшая, но не наша».
— Откуда? — удивилась девочка, оглядываясь назад, — Раньше-то да, а сейчас её и райкомом не напугать!
— Бабка же, — с авторитетным видом влез в беседу тёзка, — Возраст уже того… на кладбище давно пора! Ей по закону ничего не сделаешь!
Не сказать, что я много понял… но переспрашивать не стал, потом уточню. Да и тем более, мы уже почти пришли, и проблемы склочных бабок и их собачонок остались позади.
Затон по краям обрамлён широкими, раскидистыми елями, нижние ветки которых отсохли, а местами были обрублены — так, что образовалось подобие шатров, весьма живописных, и, наверное, дающих надёжный приют в непогоду. Но вот мошки…
Отмахиваясь то и дело от назойливых насекомых, извилистыми тропами просочились к затону, и, спустившись вниз по невысокому обрыву, оказались на весьма уютном и довольно-таки чистом песчаном пляже. Хвоя, мелкие веточки и шишки, утопленные в песке, смотрятся ничуть не чужеродно, и, по-моему, лишь украшают пляж.
По какой-то прихоти природы, камыша или рогоза в затоне почти нет, лишь чахлые колоски растут по самым краям, а в центре видно пологое песчаное дно, на добрых пять, а то и семь метров мелководное. Народу (о чудо!) почти никого, лишь греется поодаль компания дебелых молодых мамаш с детьми ползункового возраста, да с противоположной стороны, у самых зарослей рогоза, парочка разнополых подростков лет шестнадцати, воркующих между собой и не замечающих никого вокруг.
— Ну, — толкнул меня Лёвка, уже успевший стянуть с себя всю одежду и оставшийся в одних сатиновых трусах, изрядно вытертых и вылинявших, — чего ждёшь?!