Чужой среди своих
Шрифт:
— Да, — подтвердил помрачневший отец, — если неправильные родственники, или происхождение не то, это как отягчающее…
— Ага… — озадаченно сказал я, пытаясь собрать полученную информацию в кучку и не потерять её. А, да… это всё интересно, но я ж немного другое хотел узнать!
— Мам, а у тебя в ссылке какое окружение было? — интересуюсь негромко, стараясь не глазеть на Лёвку, который, всхлипывая, уткнулся халат тёти Фаи, и, негромко и очень быстро, мешая русский с идишем, рассказывает ей что-то.
— Окружение? —
Она начала было рассказывать о своих соседях по ссылке, очень живо и ярко, но тут спохватилась тётя Фая.
— Боря! — перебила она маму, — Ханна, золотце… прости, что перебиваю, но об этом ты потом можешь рассказать, а сейчас народ и люди пошёл на работу, и нам надо туда же, но сначала поговорить!
— Ой, в самом деле… — засуетилась мама, собираясь вместе с кузиной, — Я с тобой, да?
Тётя Фая закивала, сказав несколько слов на идише, и я, в который уже раз, пообещал себе выучить его! Не потому даже, что это теперь часть моей культуры, но и потому, что у евреев, пусть даже не всех, это разговорный язык, и что-то подсказывает мне, что если я не буду его знать, то пропущу много интересного!
Они начали собираться, негромко переговариваясь и то и дело перескакивая на идиш, мешая его с русским и польско-украинским.
— Если Вера, — с помощью длинной ложечки обувая туфли, быстро говорила тётя Фая, — то ей…
Покосившись на меня, она переключилась на идиш, но в общем, понять не сложно — обговаривают, что, кому и как говорить. Люди по-разному воспринимают информацию, и одним надо в лоб, а другим непременно как бы между прочим.
— Потом обязательно, — выделила голосом мама, — выйдете во двор погулять.
— О затоне начали говорить с самого начала, — подхватываю я, — а Лёва, вообще-то первым заметил Лёшку под водой, и винит себя за то, что не сумел ухватить его сразу.
Мать замерла, переглянувшись с отцом.
— Взрослый… — задумчиво сказал он, — уже совсем почти взрослый.
— Ну… мы пошли, — неловко сказала мама, выходя за дверь, — не скучайте! Часа через два или три придём.
— И пожалуйста, никуда сегодня не со двора ходите… — совсем тихо добавила тётя Фая.
Взрослые ушли, а я, глянув в окно и убедившись, что они не пустили ситуацию на самотёк и прямо сейчас доносят до выходящих на работу соседей правильную точку зрения, длинно выдохнул и принялся хлопотать, всячески тормоша кузена.
— Кофе умеешь делать? — поинтересовался я у Лёвки, несколько отживевшего, но всё ещё изрядно безучастного, сидящего с красными глазами.
— А? — вяло отозвал он, длинно втянув носом воздух, — Да, умею…
— Сделаешь?
Несколько минут спустя мы уже сидели за столом, подъедая вчерашнее. К своему удивлению, я не то чтобы успел проголодаться, но место
Напомнив себе, что я растущий организм, и что чувство лёгкого голода, оно относится к организмам выросшим, ел без особой жадности, но с удовольствием, иногда аж зажмуривая глаза.
— Если бы… — начал было Лёвка, замерев с вилкой в руке.
— Забудь! — перебил я его, щёлкнув по лбу чайной ложечкой, — Понял? Забудь! Ты вообще не причём! Я познакомиться с вашей компанией не успел, как малявки ныть начали про затон!
— Да, но…
Я пхнул его в плечо и понёс какую-то околесицу, отвлекая от мрачных мыслей. А заодно и себя…
Это не первая смерть, которую я видел. Приходилось помогать «Скорой» на трассе и закрывать глаза сгоревшему от рака другу, не говоря уж о бесчисленных животных, которых спасти не удалось, или, что ещё хуже, которых пришлось усыплять, хотя не все из них были смертельно больны, и даже не все — больны… Это крест, который приходится нести, наверное, любому ветеринару.
А вчера… Несмотря на все воспоминания взрослого человека, я всё-таки подросток, и воспринимаю мир через призму подростковых эмоций! Не то чтобы это большая новость для меня, но каждый раз — как впервые…
— Лёв, — начал я, переключая внимание, — да никто бы не успел схватить его!
— А?! — не понял кузен.
— Ну, под водой тогда… — нарочно подтормаживаю, делая вид, что не понимаю, — за руку!
— Д-да… — кузен было завис, но я, имея некоторый опыт, продолжил перепрошивку, делая акцент именно на том, что он не успел. На том, что он переживает о том, что для спасения Лёхи не хватило этих нескольких секунд, хотя это, разумеется, несусветная глупость!
Получасом позже, когда во дворе, как куры на насесте, расселись по скамеечкам бабки, вроде как приглядывающие за малышнёй, и мелькнули ребята из Лёвкиной компании, мы с кузеном тоже выползли из квартиры. К этому времени уже распогодилось, и небо, по-прежнему сероватое и скучное, уже не грозится разродиться сиюминутным дождём.
— Жиденята, — услышал я старческий голос, и, не удержавшись, дёрнулся и чуть повернул голову, ловя боковым зрением ветхую бабку в каком-то подобии телогрейки, только что длинной, чуть не до колен, вытертой и лоснящейся.
Опираясь на клюку, она сидит на скамейке, глядя на нас старческими глазами. Из-под заношенного, некогда цветастого платка, повязанного так, что он слегка врезается в морщинистые, несколько обвисшие щёки, виднеется несколько прядок седых волос, начавших уже желтеть. Вид — патриархальный и благообразный, так и просится на открытку, иллюстрирующую русскую деревню.
— Вон тот, носатый… — продолжила бабка с открытки, обращаясь к товарке по левую руку, одетой в жакет из зелёной пряжи, одетый поверх ситцевого чёрного платья в крупный белый горох, — Он и предложил купаться, да наверное, сам и утопил.