Чужой

Юргелевич Ирена

— Возьми, — сказала Уля.

Зенек взял наконец и начал есть маленькими кусочками, словно бы неохотно. Дунай, учуяв соблазнительный запах колбасы, встал и, как всегда, замер в ожидании. Вишенка заявила, что сегодня и она хочет попробовать покормить собаку с руки. Она старалась вести себя точно так же, как Уля: положила кусок булки на ладонь и, став на колени, долго и терпеливо манила Дуная к себе. Но он не шел. Страх был сильнее голода.

— Ничего не выйдет. Ладно, пусть Уля ему даст, — сказала наконец Вишенка с некоторым раздражением.

Не отдавая себе в этом отчета, она считала естественным, что у нее все и всегда должно получаться лучше, чем у Ули.

К Уле Дунай подошел гораздо скорее, чем вчера, и уже не кидался на хлеб так отчаянно. Однако, когда она во время еды попыталась его погладить, он отскочил назад.

— Рано еще гладить, — сказал Зенек. — Такие животные приручаются не сразу.

Выпив чаю, Вишенка заявила, что ей надоело тут сидеть и что надо пойти искупаться.

— Зенеку ведь нельзя купаться, а я не взяла купальника, — сказала Уля.

— Эх ты, растяпа! — засмеялась Вишенка. — Ну, тогда я поплаваю одна, а вы посидите на берегу.

Уля завернула оставшиеся бутерброды в бумагу и засунула их между ветками шалаша.

Сквозь заросли они вышли на «пляж» — так они называли маленькую полукруглую песчаную отмель, полого спускающуюся к воде.

Вишенка плавала, как дельфин, вода была ее стихией, и она надеялась, что Зенек это заметит. Но ей было немного досадно, что Уля не плывет рядом. Ведь тогда Зенек мог бы увидеть, как велико Вишенкино превосходство.

Впрочем, он, видимо оценил ее подвиги, потому что смотрел на нее не отрываясь. Смотрел так, будто рядом с ним никого не было. Он ни разу не повернулся к Уле, ни разу не сказал ей ни слова.

Когда Вишенка наконец вышла на берег и улеглась на песок, он бросил небрежно:

— Здорово плаваешь.

Уле стало очень грустно. Она сделала над собой усилие и сказала:

— Вишенка плавает лучше всех в классе.

Вишенка весело фыркнула. Похвала Зенека, подкрепленная замечанием Ули, вернуло ей хорошее настроение, испорченное было неудачей с Дунаем.

Тучи, обложившие с утра почти все небо, разошлись, стало жарко, от нагретого солнцем песка веяло зноем. Тихо, таинственно шептала вода, омывая опустившиеся в темную глубину корни деревьев на краю «пляжа». Вишенка заслушалась этого шепота. Ей было так хорошо!

— Какой он чудесный, наш остров! — проговорила она, поворачиваясь к Зенеку. — Правда?

Он ничего не ответил и, прищурившись, внимательно посмотрел на небо.

— Ты чего так смотришь?

— Смотрю который час… Часов одиннадцать, наверно.

— Они скоро должны вернуться. — сразу догадавшись, о чем думает, откликнулась Уля. Сегодня она чувствовала себя свободнее, чем вчера.

Вишенка была неприятно удивлена. Так, значит, Зенек, вместо того чтобы радоваться этой красоте и теплу, все время думает о возвращении ребят? Почему это для него так важно? В ней снова проснулось любопытство.

— Ты этого дядю очень

любишь?

— Да.

— Он чей брат — отца или матери?

— Матери.

— Твоя мама работает?

— Мама умерла. — сказал Зенек жестким, неприятным тоном, как бы пресекая всякие попытки посочувствовать ему.

Потрясенные девочки опустили глаза. Некоторое время все трое сидели молча. Потом Уля, опасаясь, что Вишенка снова примется за свои бестактные расспросы, робко проговорила:

— Юлек рассказывал, что твой дядя ездил не то в Китай, не то в Индию…

— Верно, ездил! — неожиданно оживился Зенек. Лицо его смягчилось, глаза повеселели. — Даже два раза. Из Индии в Китай и обратно. Дядя Антось был во время войны в России, а оттуда попал в Индию. И там нанялся на пароход, хотя вообще он не моряк, а техник. Они хотели, чтобы он у них остался, но он не согласился.

Уля заметила, что и Зенек говорил как никогда свободно. Впервые чувствовалось, что разговор доставляет ему удовольствие.

— Почему они хотели, чтоб он остался? — спросила Вишенка.

— Он уж такой, — с гордостью сказал Зенек. — Где бы он ни работал, его ни за что не хотят отпускать. Уважают его.

— Ты нам еще не показывал компас, — вспомнила Вишенка.

— Это мне на память, — объяснил он, доставая компас из кармана. И добавил, не дожидаясь расспросов: — Я родился вскоре после того, как дядя вернулся в Польшу. И он дал его маме — для меня.

— Чтоб ты не потерялся, — пошутила Вишенка. Она бегло осмотрела блестящую вещицу и протянула ее Уле.

— Дядя говорил, что я, может, стану моряком.

— А ты хотел бы?

— Да.

Уля рассматривала компас благоговейно, она понимала, что для Зенека эта вещица — бесценное сокровище. У нее тоже были такие сокровища. Все молчали. Лицо Зенека светилось радостной и в то же время смущенной улыбкой, как будто человек, которого он так долго искал, уже стоит перед ним, и он, Зенек, не знает, как с ним заговорить.

— Юлек свистит, — сказала вдруг Вишенка.

Зенек замер.

— Свистит, — повторила Вишенка. — Они вернулись.

Зенек шагал быстро, с силой опираясь на свою палку, не глядя, куда ставит больную ногу, хотя каждый шаг причинял ему боль. Уля шла рядом, Вишенка выбежала было вперед, но тут же вернулась, чтобы быть вместе, — она почувствовала, что Зенек первый должен заговорить с ребятами.

Вскоре между деревьями показались Юлек и Мариан. Они шли молча.

— Зенек! — крикнул Юлек.

Что-то в его голосе обеспокоило не только Зенека, но и Улю. Даже Вишенка, менее чувствительная к таким вещам, заметила, что мальчик явно не в своей тарелке — как будто он был в чем-то виноват и хотел попросить прощенья.

Они сделали еще несколько шагов, и вдруг Зенек остановился. Ни о чем не спрашивая, он смотрел на проходивших ребят широко открытыми глазами.

— Нету твоего дяди в Стрыкове, — сказал Мариан.