Чужой

Ривендж Алекс

Даллас опустил огнемет:

— Что же ты можешь предложить?

— Ничего. Я — это ты. То есть, и думаю так же, как и ты. А значит…

— Ты прав. Значит, нужно возвращаться. Это было не самое удобное решение проблемы.

— Но тогда нужен будет другой способ, чтобы уничтожить эту тварь.

— Найдем. В конце концов, можно просто поочередно разгерметизировать все отсеки, и если эта тварь дышит, то она просто задохнется. Перепад давления тоже может ее убить, просто разорвать на части. Может быть

это и есть выход?

— Вот видишь! А ты говоришь, что нет лучших решений. Они есть; нужно только хорошенько подумать, и все сразу станет ясным. Действуй! Когда ты вернешься, Сьюзен будет рада увидеть тебя живым и здоровым.

— Сьюзен!.. Господи, я совсем забыл о ней!

— Ведь она всегда приезжает встречать тебя. Каждый раз.

— Проклятье. Как я мог забыть?

— Сам удивляюсь.

— Послушай, ведь она должна была, наверное, уже родить.

— Да. Наверное, приедет вместе с сыном. Мы вместе дали ему имя еще до полета.

— Да, Артур.

— А венчание я хотел устроить сразу после возвращения. В отпуске для этого как раз хватит времени. Я уверен, что в нашем батальоне помнят об этом и уже готовят подарки.

— Боже, — Даллас обнял голову руками. — Самого важного не помню. Голова не соображает.

— Не удивительно. Скоро уже пятый год, как мы носимся по космосу. И ты, брат, зациклился на обязанностях капитана и забыл о совсем других обязанностях.

— Забыл.

— Вот видишь.

— Но я прежде всего солдат, и мне нравится моя работа.

— Ты МНЕ это будешь говорить! Сколько времени и нервов требовалось, чтобы попасть на эту службу.

— Да. Отец был категорически против, а для матери, наверное, не было большей трагедии в жизни.

— Еще бы. Тебя ждала великолепная юридическая карьера. Ведь у тебя были и способности, и возможности стать неплохим адвокатом в Чикаго.

— Но мне не нужно было дело отца. Мне не нравится эта работа.

— Помню. Папа был вне себя от бешенства. Я, наверное, зря сказал ему, что перевожусь из университета в военную академию именно в тот момент, когда он замахивался клюшкой, чтобы ударить по мячу.

— Он тогда проиграл три тысячи своему компаньону.

— И сломал о мою спину четыре свои лучшие клюшки.

— О! Это было незабываемо! Мать лечила меня, наверное, месяц втайне от отца. Он даже слышать обо мне ничего не хотел. Его, конечно, можно понять. Все-таки единственный сын, продолжатель рода и дела. Он возлагал на меня слишком большие надежды. Но черт побери, он сам учил меня так жить!

— А-а-а, ты об этом. «Если быть, то быть лучшим». Да, тогда это было важно. А то, другое, было так же неважно, как и сегодня.

— Я понял, о чем ты. Когда я вернулся из первого полета, то застал его уже совершенно седым. А ведь прошло всего две недели. Но тогда это было неважно. Он сам

бы перестал меня уважать, если бы я обратил на это внимание.

— Знаю. Тем более, что это мне очень понравилось. Новые друзья, новая легкая жизнь, легкие деньги, риск. Им, в конце концов, тоже было приятно осознавать, что их мальчик вырос.

— Короче, они успокоились.

— Внешне… да. Помнишь, мать очень быстро стала стареть. Начались какие-то странные, неизвестно откуда взявшиеся болезни. После второго полета я нашел дома двух стариков. Отец, правда, еще работал, но я видел, что это дается ему с большим трудом.

— Да. У его дела больше не было продолжателя, и оно стало ненужным. В общем, они смирились.

— Да, единственное, что их по-настоящему обрадовало и утешило, так это то, что я встречался с Сьюзен. И что у меня были в отношении нее очень серьезные намерения.

— Еще бы! Папа давно вел дела с ее отцом. Кажется, они даже были друзьями.

— Но Сьюзен была крепким орешком. Она ничего не хотела слышать о замужестве. К тому времени у нее тоже было свое дело, и я только и слышал: «Моя работа, работа, работа…»

— Боже правый, как я ревновал ее к этой проклятой работе!

— И сейчас ревную. Надеюсь, что Артур не даст маме заниматься ею.

— Да… — улыбка сошла с лица двойника. — А мы сидим в этой дыре и ждем смерти.

— Что? — Прежнее состояние тревоги вернулось к Далласу. Нужно уходить отсюда!

— Пора. Эта тварь может в любую минуту сожрать нас, как уже сожрала Бретта.

— Нет! — взревел Даллас. — Эта мерзость не дождется такого ужина. Уходим, мать ее!

— Действуй, брат, — прозвучал голос двойника угасающим эхом откуда-то из-за спины.

Капитан подобрал фонарь и пополз к люку. Что-то липкое и вонючее промелькнуло перед самым лицом. Он отпрянул в сторону, выставляя вперед огнемет и нажимая на спуск. Пламя ухнуло, освещая следующий отрезок перехода. Духота и смрад снова навалились на Далласа, перед глазами опять заплясали разноцветные круги. Еще шаг — и рука поползла по какой-то липкой желеподобной слизи. Фонарь выскочил из рук и, ударившись о трубу, торчащую из стены, погас. Лишь коптящий факел огнемета тускло освещал пространство, искажая формы. Чье-то присутствие отчетливо ощущалось всем телом.

— Послушай, друг, тебе не кажется, что мы здесь не одни? — спросил Даллас.

Но в ответ неожиданно раздался голос Ламберт:

— Что у тебя там? Не молчи!

Капитан схватился руками за голову. Наушники были на месте, микрофон тоже. Только сейчас он услышал привычный шелест эфира. Словно, ничего и не было.

— Чертовщина какая-то, — прохрипел он. — Ребята, кажется, я все понял! Дерьмо! Это все — огромное вонючее дерьмо!

Даллас нажал на спусковой крючок.