"Чужой"
Шрифт:
– Ну а я чего?! Я как раз именно о нас и думаю!
– Ты, Дима, не бойся...
– А чего мне тебя бояться?
– Ты вот думаешь... наверное... а вдруг она какая нибудь больная? Или - заразная? Вот она - то есть я - лезет ко мне, а вдруг какую нибудь болезнь от нее подхвачу?! Ведь так?
– Глупости! Ни о чем таком я сейчас не размышляю!
– Не ври мне. Ты же меня совсем не знаешь?! И у тебя сейчас всякие разные мысли в голове роятся...
– А ты что, умеешь чужие мысли читать?
– Не всех подряд. Но твои - читаю.
– Ну? И о
– Дима, ты волен думать, что хочешь. Но я тебе одно скажу. Вернее, повторю уже сказанное. Я - не шлюха. Меня держали у Мансура в заложницах... но за все время ко мне ни один мужчина так и не прикоснулся!
– В заложницах? Как это понимать?
– Слишком долго рассказывать. Ты же сам недавно говорил, что я должна "фильтровать базар", не так ли? Я ведь тебя тоже не обо всем выспрашиваю! Уверена, что и у тебя найдутся какие то тайны, которые ты не хочешь... и не станешь открывать!
– Допустим. Но ты учти, Дарья, одну вещь. Именно ты...навяза... обратилась ко мне за помощью! А не наоборот! Именно ты просишь меня отвезти тебя в Москву! При том, что у тебя нет ни документов, ни денег... Кстати. Что ты там говорила про Тахира? Раньше, когда мы с тобой той ночью в голом поле разговаривали?!
– Тахир?
– она прижалась еще плотнее, так что он чувствовал бедром ее горячее пульсирующее лоно.
– Ну да... есть такой человек. А почему ты спрашиваешь?
– Ты сама сказала, что боишься их. Мансура и Тахира. Про Мансура более или менее понятно. Он чурка...
– Не говори так больше!
– она довольно чувствительно ущипнула его за руку.
– Это мерзкое слово... так нельзя говорить про людей!
– Ну хорошо... таджик. Он там вроде старший среди всех этих держателей кафе и мотелей, так?
– Да, это верно. Его все остальные "кулябские" слушаются.
– Кулябские?
– Выходцы из города Куляб и области...
– А где это?
– На юге Таджикистана, недалеко от афганской границы. Древний... очень красивый город. Самый древний в республике, не то что Душанбе, которому всего то восемь десятков лет. Я, кстати, не люблю Душанбе...
– Постой, постой! А ты что... бывала там?
– Хм... Я, Дима, родом из Таджикистана. И именно - из города Куляб.
Краснов присел на постели, но продолжать держать ее за руку.
– Ах вон оно что...
– задумчиво сказал оно.
– Так ты и язык их знаешь? То то ты разговаривала во сне на каком то нерусском языке...
– А подслушивать и подглядывать - нехорошо!
– Она уселась рядышком; обняла Краснова за шею, прижавшись грудью к его спине.
– Ну да... я - полукровка! Отец у меня таджик. Вернее, он п е р с... хотя вряд ли ты понимаешь разницу!
– А кем он был... по жизни?
– Инженером строителем. Он работал на сооружении Сангтудинской ГЭС... она строится на реке Вакш километрах в двухстах на юг от Душанбе. А учился он в Иваново, в строительном институте, который тогда - в восемьдесят первым, когда он поступил, только только открылся.
– Как зовут отца?
– У папы два имени... главных имени - Абдула
– Он погиб два года назад.
Краснов погладил ее руку.
– Сочувствую. Извини, не хотел бередить твои воспоминания...
– Да ничего. Я уже не плачу, когда вспоминаю о родных...
– А мама... кто она?
– Училась с папой в одном вузе. Зовут... звали - Светлана. Иваново, как ты знаешь, называют "городом невест"...
– Слышал песню с такими словами, - Краснов улыбнулся в темноте.
– Там твои родители и поженились?
– В восемьдесят пятом они зарегистрировали брак. И в том же году уехали в Куляб. Там я и родилась - спустя два с лишним года. А еще через год с небольшим началась заваруха... Папу выкрала какая то банда... он тогда уже начал строительным бизнесом заниматься. Держали его в заложниках около полугода и выпустили лишь после того, как папины братья выплатили за его освобождение около полумиллиона долларов...
– Похоже, что твоя семья не из бедных.
– По тем временам - для нашей республики - это просто огромная сумма!
– А что потом было?
– Папу положили в больницу - он был сильно истощен. Мама фактически поселилась с ним в одной палате: она и уколы делала и еду готовила. Там ведь, в южных приграничных районах началась полная разруха... даже врачей почти что не осталось! Ну а русские... кто успел... побросали все, снялись и... кто при помощи военных, кто какими то своими путями - бежали в Россию!
– А вы почему не уехали?
– Не получилось как то сразу уехать. Мама осталась: договорились, что как только папа выздоровеет, мы, наша семья, уедем В Россию. На время, чтобы переждать эту вспышку насилия... а в Кулябе, Дима, шла настоящая гражданская война! Вот ты даже не представляешь себе, что это такое - оказаться в самой гуще этой жестокой, кровавой, бессмысленной бойни!..
– Почему же?
– пробормотал под нос Краснов.
– Кое что и мне довелось повидать... Извини, я тебя перебил.
– Учитывая ситуацию, меня отдали под присмотр в семью одного из братьев папы. Зовут его - Парвиз. Всего у папы двое братьев и три сестры. Сестры замужем, они остались в Таджикистане, а братья - в разное, правда, время - перебрались в Россию...
– А мама?
– Она погибла. Какая то банда ворвалась в горбольницу. Отца не тронули, а мать и единственного русского врача - расстреляли во дворе...
Какое то время они молчали. Краснову зверски хотелось курить, но дымить на сеновале категорически недопустимо. Еще хотелось ругаться последними словами, материться, но он сдерживал себя. Но более всего ему хотелось отмотать кусок жизни обратно, сделать купюру, некое изъятие. И в своей собственной жизни - чтобы не было этой проклятой ночной поездки в Выселки. И в жизни "смуглянки", которая открылась перед ним - чтобы в ее прошлом не было всех тех трагических событий, которые ей довелось пережить.