Чужую ниву жала (Буймир - 1)
Шрифт:
Вечные беды подстерегают каждый день и шаг человека. Захар по самую маковку в отработках и никак не выберется. Разве можно угадать, предвидеть, что ждет человека - панские прихоти, самодурство, выдумки? А тут еще сын беды натворил в экономии, хотя Захар в душе этим немножко и гордится...
Засушливое лето сожгло хлеба - недород. Под осень задождило, на арендованных выпасах поднялась трава, и эконом Чернуха поднимает цену, вымогает теперь от общества: отрабатывайте еще! Паши под зябь, вози бураки... На дожде зарабатывает. И кто его знает, когда будет конец этим отработкам! Отрабатывай за то, что он тебе дает землю в аренду, отрабатывай за дорогу, за выпас,
Захар снимает намокшую одежонку и, возмущенный негодными порядками, обращается к домашним с обычными рассуждениями.
А брать аренду приходится. Разве у Захара есть свой сенокос? Тина, топь, гниловодь булькает, чавкает, клокочет, косишь по колено в болоте. Или пашня - зола, песок, глина!.. Да еще бери, что дают. Харитоненко повсюду сеет бураки. Станет он резать Доброполье? На тебе, убоже, что мне негоже...
С неутешительными новостями вернулся сегодня Захар, да приходил ли он когда-нибудь с веселыми? Плохие вести никогда не выводились в хате, а теперь, в недород, особенно угнетали село.
Харитоненко зарабатывает на голоде! Полову, которую надо бы выкинуть на навоз, экономия продает крестьянам. За пуд половы, чтобы прокормить одну-единственную скотину, работай два дня. Бурелом, хворост, который сгнил бы в лесу, он продает по пять рублей за фуру, воз гнилой соломы покупай по десять рублей или зимуй в нетопленой хате.
Татьяна рассказала домашним, как женщины пошли в панский лес по терн и груши, сушить на зиму - все равно сгниет. Насобирали бурелома. Тут их перехватили лесники, объездчики, стянули с женщин юбки и пустили в одних сорочках. Плач, крик на весь лес. Пересидели в лозняке над Пслом, намерзлись, дожидаясь вечера, и со слезами пришли в село. С замужних женщин стянуть юбки! Срам!
Давно ли сняли кожух со старого Ивка за то, что телка паслась на толоке? Хочешь - выкупай кожух, хочешь - отрабатывай.
На что только не пускается экономия, чтобы выжать с поденщика даровую работу! Нанимают на плантацию сто поденщиков, а после обеда надсмотрщик по приказу Чернухи полсотни выгоняет и ни гроша не платит - неисправная, мол, работа. И люди мирятся с этим.
– В том-то и беда, что мирятся!
– как бы с упреком заметил дед Ивко.
Греха не побоялся богомольный старик, против Святого писания пошел. Сложные мысли в суровых глазах. Незаметно для самого себя Ивко избавился от вечной покорности злу.
– Мирятся, потому что боятся остаться без работы, - поясняет Захар.
– В нужде человек становится шатким, нестойким, - утверждает Ивко по своему горькому опыту.
– Или же смелеет, - в раздумье замечает Захар.
И это было удивительное наблюдение, вероятно тоже на собственном опыте. Захар уверяет отца: еще придет кара на панов, умные головы давно предсказывают, пусть только сладятся люди.
Татьяна с тревогой слушает эти пророчества. А дед Ивко благословляет людей на святой гнев против панов.
– Пусть этих панов покарает Страшный суд!
– торжественно произносит он.
– И как это сталось, что молодые учат стариков?
Ивко обводит домашних взглядом, вероятно с мыслью о Павле. Известно, старики привыкли подчиняться, молчать, терпеть. А какие разговоры по ярмаркам!.. Страшно слушать... Но только зачем людей против царя подбивают? Ведь и недоимки царь простил, когда родился наследник, - это говорил учитель Смоляк на ярмарке...
На отцовские размышления
– Одно из двух: либо учи детей, либо шатайся по ярмаркам.
Пригрозил обратиться к самому губернатору с жалобой на Сумскую земскую управу, которая насаждает бунтарей по селам. Учитель много порассказал бы людям, да боится лишиться службы, втихомолку рассказывает, хоть за ним и следят. Когда Захар - никто другой не отважился - спросил старшину на сходе об этих недоимках, которые прощены манифестом, что ответили Калитка и Мамай? Захару еще легко сошло, общество его отстояло: "Мы люди темные..." По приказу старшины Захара на три дня заперли, чтобы не будоражил людей. Захар, может быть, и не дался бы, да насели урядник, стражник, десятники, повалили, скрутили, заперли в холодную.
Тогда люди возвысили голос, начался ропот... Калитка тянет недоимки с людей, описывает, продает, люди платят и не знают, что царской грамотой недоимки прощены! "Добросовестные" помощники старосты и сборщика за магарыч кого хочешь обойдут, но Захара не минуют никогда. Что ответил Калитка? Болея душой за царскую казну, старшина с Мамаем и другие хозяева заплатили, мол, за людей все недоимки заранее, а теперь как, должны, что ли, терпеть убытки? Нужно им вернуть деньги? Кому милость, а кому убытки? Не может такое быть. Хозяева, мол, хотели оказать обществу услугу, на всю округу Буймир прославился, заплатил недоимки - даром, что ли, старшина выслужил царский кафтан?
Разве не обманут, не обведут общество волостные воротилы? Калитка жалеет о тех временах, когда за неуплату подати водили по снегу босыми, обливали водой на морозе. Хорошо, что отменили волостные розги, а то Калитка натешился бы. Теперь он кулаком убеждает непокорного. Земского начальника задобрил и сейчас правит. Он и солдатские деньги и дрова замотал - плачут солдатки с малыми детьми. Иным уменьшит возраст, чтобы на службу не взяли... Коней для армии покупали - хозяева угощали Калитку: "Поставь моего коня". Сотни загребали. Старшина барышничал лошадьми. Проходимец! Печатными буквами расписывается, а весь свет обманывает. Печатью ударит - закон! Медаль нацепит - власть! Мамай ездит по хуторам, скупает сено, осоку, аир, стога сена наставил, перепродал его с Калиткой на войну. Наживались и на сене и на лошадях. А кто осмелится на сходе против старшины выступить - у Калитки под рукой урядник, стражники, десятники. Много стражников развелось теперь и в экономиях и по селам...
В глухие осенние вечера долго мерцают огоньки по хатам, женщины прядут, текут разговоры про сельскую обездоленность, и в словах уже не чувствуется прежней покорности злой доле. С гневом говорят о расплате с панами, как это сделали в других селах.
– Потому что уже вот тут наболело.
– Захар стучит в свою впалую грудь. Напряженное молчание придавило хату. Это были еще, может быть, не совсем отчетливые, ясные намерения, еще туман стоял перед глазами, но уже воля и решимость проникали в душу.