Чья-то любимая
Шрифт:
Я увидела, что Оуэн своих вещей пока из комнаты не забрал, это я поняла сразу, как включила бра над кроватью. Другие лампы я обычно включать боялась. Днем я в комнате бывала мало, а если включить только одно бра над кроватью, то хаоса, царящего вокруг можно даже и не заметить. В моей комнате беспрестанно увеличивалось количество вещей – одежды, книг, сценариев, бобин с пленкой, телексов, туфель, сапог, гигиенических салфеток «клинекс», таблеток, журналов. А в отношении журналов Оуэн был таким же безумным, как и в смысле полотенец. Он прочитал десятки самых разных журналов, нетерпеливо листая страницу за страницей. А потом кидал их все на пол. Такое помешательство на журналах и столь же сильное в них разочарование вызывали у меня удивление. И этой
Спустя какое-то время я обнаружила, что сижу в ванне, и вода в ней уже совсем остыла, хотя когда я в нее влезала, она была очень горячая. Значит, я, незаметно для себя, заснула. Похоже, я дошла до такой степени усталости, что просто стала моментами терять сознание. Вдруг, в самый разгар какого-нибудь своего действия, я словно бы просыпалась и никак не могла ни вспомнить, ни осознать, как это все получилось. Возможно, я все время так и ходила в этом полусне.
Я прошла от ванны к кровати. И как раз в тот самый момент, когда мне казалось, что я, наконец-то, снова крепко засну, в дверь стукнул Джерри. Ночь кончилась. Джерри знал, что я терпеть не могу будильника, а постучав мне в дверь, он мог еще раз продемонстрировать мне свою любовь.
– Джилл? – сказал он. – Джилл, вы готовы?
– Вполне! Встретимся в кафетерии, – сказала я, соображая при этом, есть ли у меня в запасе хотя бы наполовину чистые брюки, которые можно было бы сразу же надеть.
ГЛАВА 2
Весь тот день Оуэн на съемочной площадке не появлялся. Я не знаю, чем он занимался. У меня в голове все время вертелась одна мысль, что чем бы он там ни занимался, это в конечном счете, приведет к тому, что он заберет свои вещи из нашего люкса, и тогда, мне, возможно, удастся избежать встречи с ним. Но эта мысль была чистейшим идиотизмом. Оуэн был сопостановщиком, а значит, рано или поздно, нам придется встретиться.
Мы снимали ту сцену, в которой Шерри отсылает с каким-то поручением Зака, своего молодого любовника. Она таким образом пытается отвести от него неминуемо надвигавшуюся беду, о которой сама хорошо знает. А юноша не знает, что больше никогда не увидит свою возлюбленную. Этого не знает и она, хотя она понимает, что их обоих ждет очень тягостный день.
Вероятно, Шерри считала, что она крепко затянула меня в эмоциональные сети, и ей хотелось бы держать меня там вечно. Мне даже вдруг пришло в голову, что и ее внезапный интерес к Оуэну был вызван только этим: добиться того, чтобы я оказалась у нее на привязи. Так или иначе, для решающей схватки она выбрала именно то утро.
И как бы специально для того, чтобы еще больше ухудшить и без того скверную ситуацию, на площадке маячил Эйб Мондшием. Старший Монд время от времени посылал своего отпрыска проверять, как идут дела на съемках. Особого значения это не имело, поскольку Монд-младший не очень-то утруждал себя какими бы то ни было серьезными проверками. Однако его приезд всегда был связан с уймой всякой суеты; другими словами, принимать Эйба Монда надлежало как истинного короля. Обычно он привозил с собой двух-трех девчонок-тинбопперов; [6] так было и на этот раз. Говорят, юный Эйб увлекался групповым сексом или групповыми бесшабашными гулянками, но я сама этого не знаю. Эйб всегда был очень мил со мною, разумеется, из страха перед своим грозным дедушкой. В обычные дни я ничего против его наездов не имела, потому что занимался он только тем, что валялся со своими девками где-нибудь возле мотеля, съедал обед или что-то еще и, вдобавок, мог посмотреть отснятые ролики. Юный Эйб ненавидел съемочные площадки и, как только мог, старался их избегать. Однако, по какой-то непонятной мне причине, в то утро, когда на площадку приехала я, Эйб находился там. Позже Голдин Эдвардз мне сказал, что
6
Тинбопперы – подростки, отрицающие традиционную мораль.
Бобби была неплохой женщиной. Мне кажется, она мне даже где-то симпатизировала. Но Бобби была верноподданной своей патронессы. И увидев, что она приближается к нам, я почувствовала – быть беде.
– Привет, Джилл, – сказала Бобби. – Шерри попросила меня вам сказать, что она заменила костюм. Она не хочет надевать желтое платье. Ей нравится черное.
Все было рассчитано только на то, чтобы меня разозлить. В той сцене, которую мы вот-вот должны были снимать, героиня Шерри вряд ли надела бы черное платье.
– Может быть, Шерри перепутала последовательность сцен, – сказала я. – Черный цвет просто исключается. Платье должно быть обязательно желтым. Мы все это решили еще позавчера.
– Я знаю, – сказала Бобби, – но Шерри перечитала сценарий и, мне кажется, решила по-другому. Ей хочется выглядеть более печальной.
– Простите, Бобби, – сказала я. – Черный цвет невозможен. Если Шерри уже в черном платье, ей придется переодеться.
Мне кажется, что если потакать чужим прихотям становится для тебя профессией, то в конце концов, ты начинаешь подходить к этим прихотям чисто профессионально, как дорожный полицейский к регулировке уличного движения. Бобби выпила чашечку кофе и направилась в костюмерную, чтобы сообщить там последние новости.
– Хотите увидеть, на что я способен? – спросил Джерри.
Он снова поедал меня глазами, как нацеленная на дичь гончая, а лицо напоминало луковицу еще больше, чем всегда.
– Вы действительно рискнете попробовать? – сказала я. – В этой сцене черное платье выглядело бы просто смехотворно.
Эйб восседал на крыле своего лимузина и потягивал кофе. Когда я приблизилась, он снял очки в металлической оправе, и я увидела, что очень скоро его глаза полностью исчезнут в складках жира. Он уже был такой толстый, что не мог нормально передвигаться. По большей части, движения совершала только его голова – в ту сторону, в эту сторону, а само тело как-то неуклюже и тяжело падало. Толстое пузо Эйба изо всех сил стремилось вылезти из-под шелковой рубашки, видневшейся под пиджаком фирмы «Левис». Чуть поодаль, сбоку от Эйба, стоял Фолсом, его «шестерка». Фолсом, как обычно, был мрачнее тучи.
– Привет, Эйб; доброе утро, Фолсом, – сказала я. Фолсом передернулся. Эйбу вдруг захотелось зевнуть, но он этот зевок подавил.
– Не знаю, почему это мы не стали снимать в Стоктоне, – сказал он. – Разве вокруг Стоктона недостаточно равнин?
– Я об этом думать не хочу, – сказала я. – Теперь уже слишком поздно куда-нибудь переезжать.
Особого интереса к нашим делам у Эйба не было.
– Хотите кокаина? – спросил он.
Я не хотела, но зато хотел он. Фолсом пошел к машине и принес конвертик, из которого Эйб взял щепотку и положил в нос. Он по-прежнему сидел на крыле автомобиля и не сделал практически ни одного движения.
– Если они пойдут против нас, Фолсома я засажу, как ни в чем не бывало, – сообщил Эйб. – Я ему так и сказал, если он хочет сохранить свою зарплату.
Ну-ка, Фолсом, покрутитесь. Может быть, вас даже отправят в отдельную Фолсомовскую тюрьму.
Собственная шутка вызвала у Эйба веселый смешок. Фолсом явно почувствовал себя весьма неуютно. Вероятно, он прекрасно понимал, что никакое повышение зарплаты ему не грозит, да и сама зарплата может скоро кончиться. Мы с Фолсомом оба испытывали крайнюю неловкость. В этот момент подошел Джерри. Он был так взволнован, что даже лицо его стало меньше походить на луковицу.