Цикл Охранное отделение. Загадка о морском пейзаже
Шрифт:
Ротмистр ушел. Вильмонт не стал дожидаться его возвращения. Теперь надо было телеграммой предупредить Эристова о том, что он должен задержаться в Санкт-Петербурге, а также сдать билет на поезд.
И в последующие дни Анри не смог переговорить с Гариным. Тот постоянно находился в служебных разъездах. Если же они встречались в коридоре управления, то ротмистр буквально на бегу многозначительно подмигивал капитану, давая понять, что помнит об их договоренности, но пока не готов дать нужный Вильмонту ответ.
Снова обстоятельно поговорить у них получилось только через
— Всегда завидовал вашей сверхъестественной интуиции, — усмехнулся Гарин и многозначительно похлопал по портфелю, покоящемуся у него на коленях.
Что ж, начало было многообещающим. Анри почувствовал, что его ожидают хорошие новости. Приятно было осознавать, что не только сидящему напротив красавчику можно завидовать, но и ты кое-чего тоже стоишь в этой жизни.
— Мои «морские волки», — сделавшись серьезным, перешел к делу ротмистр, — признали на картинах рейд Гельсингфорса, а также некоторые места в финских шхерах, в частности острова архипелага Виролахти.
Несколько лет назад Вильмонту приходилось бывать в Гельсингфорсе по делам службы. Так что главный вопрос уже готов был сорваться с его губ. Но Гарин опередил его. Не зря же он откомандировал в Гельсингфорс за собственный счет знакомого фотографа, чтобы тот сделал нужные снимки, снабдив его охранной грамотой, чтобы этого человека не арестовали, как шпиона.
— Да, да, мой друг! Вы оказались правы! Это любимые маршруты морских прогулок Его императорского величества с семьей. Они расположены на расстоянии всего одного дневного перехода от Петергофа. С помощью быстроходного катера легко поддерживать связь со столицей и управлять страной. По дальности это фактически дачная поездка. А места там просто удивительные! Девственная суровая природа, летом климат довольно мягкий. И безопасно. Охрана организована очень хорошо, да и местные жители в массе своей лояльны к властям и сразу докладывают в полицию о любом подозрительном незнакомце. В прошлые годы государь с семьей провел в финских шхерах почти четыре месяца, подолгу останавливался на островах. Специально для него императорский двор арендовал там землю у сельских общин.
Вильмонт подозвал официанта и попросил принести коктейль из холодного кофе и своего любимого коньяка. Он называл эту смесь «напитком успеха» и обычно баловал им себя в награду за какие-то стоящие достижения. Впрочем, это был и успех товарища.
Рассматривая принесенные Гариным фотоснимки, Анри восхищался его находчивостью. А он-то ломал голову над тем, под каким бы предлогом ему выманить хотя бы на время морские пейзажи у жены арестованного художника! Дело в том, что ни одна из картин Бурлака-Заволжского не была изъята полицией. Но чтобы на законном основании получить их, требовалось либо согласие жены попавшего за решетку автора, либо официальный ордер. Обращаться за ордером к новому начальству Вильмонт считал занятием совершенно бесполезным. Зато теперь в оригиналах отпала нужда, ибо на руках у Анри оказались снимки, сделанные почти с таких же ракурсов, с которых рисовал свои пейзажи находящийся сейчас в тюрьме
— Значит, изображенная на картинах яхта — это…
— «Полярная звезда», — подтвердил очень довольный собой Гарин, откидываясь на спинку стула. — Говорят, она просто красавица! По богатству внутренней отделки пассажирских кают, особенно царского салона, не уступает Екатерининскому дворцу в Царском Селе и Зимнему.
— Ну конечно же! — радостно хлопнул себя по лбу Вильмонт. — Вспомнил, наконец, где я видел фотографию этой яхты! В газетах были публикации, когда год назад новую царскую яхту спускали на воду.
— А недавно она прошла ходовые испытания, и теперь дожидается в Гельсингфорсе прибытия государя.
Гарин сделал многозначительную паузу.
— Виденные же вами в газетах фотографии «Полярной звезды» делались издалека и только с одного разрешенного ракурса. Военная цензура строго следила за этим. Я специально справлялся. На картинах же этого Бурлака яхта изображена с разных сторон с хорошей передачей деталей ее оснастки.
Гарин не сомневался, что связанный с террористами художник неспроста многократно рисовал яхту, что называется, «и в профиль, и в анфас». По словам ротмистра, и консультировавшие его военные моряки это подтвердили, так обычно поступают, когда надо снабдить командиров ударных кораблей максимально точным изображением судна, которое им предстоит атаковать.
Вильмонт не мог понять главного: как посторонний человек сумел подобраться так близко к секретной яхте, оставаясь не замеченным для охраны.
— Мне трудно представить этого спившегося гения тайно подплывающим безлунной ночью в рыбачьей лодке к тщательно охраняемой, якорной стоянке, чтобы торопливо зарисовать ее. А может, он подкупил охрану?
Чувствовалось, что Гарину неприятно поднимать данную тему.
— У моих приятелей, морских офицеров, немало друзей служат в Гельсингфорсе, — пояснил он, — и они могут пострадать, если все выплывет наружу. Впрочем, теперь этого не утаишь… Одним словом, никаких шпионских навыков от нашего общего знакомого не требовалось.
Ларчик действительно открывался просто. Гельсингфорская полиция и охрана государя постоянно вылавливала подозрительных лиц и изымала у них блокноты и фотоаппараты. А вот насчет «высокой живописи» в строгих инструкциях ничего сказано не было. К тому же в тех местах Бурлака-Заволжского, оказывается, давно знали. Еще учась в Академии живописи, молодой художник часто приезжал в Финляндию на этюды. Со многими местными жителями и офицерами он был знаком лично и рисовал их. К нему просто привыкли. Даже самые строгие начальники снисходительно смотрели на чудаковатого вида пейзажиста, регулярно появляющегося вблизи секретных объектов.
На прощание Гарин пообещал поделиться с Вильмонтом результатами расшифровки записей из найденного в квартире художника блокнота.
— Не сомневайтесь, наш старик Судейкин расколет этот шифр, как орех.
Главный криптограф охранки Петр Тимофеевич Судейкин был настоящим гением в своем деле. Простые шифры он разгадывал с одного взгляда, а вот запутанные, особо сложные приводили его в состояние, близкое к трансу и нервному срыву, из которого Судейкин выходил, лишь решив задачу. Обычно штурм самых неприступных шифров занимал у него от силы дней десять.