Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5

Маккарти Кормак

Стреножив Кено на обе пары ног и привязав к нему пса, они оставили коня в зарослях и поехали обратно в городок. Там долго сидели на земле посреди пыльной площади, пока тощий старик, сидевший на корточках напротив, чертил им обструганной палочкой портрет той местности, куда, по их словам, они задумали отправиться. Обозначал в пыли направления водных преград с местами переправ и стремнинами, показал, где какое пуэбло и как проходят горные хребты. Изобразил деревья и домики. Облака. Птичку. Нарисовал самих всадников вдвоем на одном коне. Время от времени Билли наклонялся вперед, чтобы задать вопрос, уточняющий какую-либо часть маршрута, и всякий раз старик, оборотившись, с прищуром взглядывал на коня, стоящего поодаль, и только после этого начинал ответ, который длился часами. Все это время в нескольких футах от них на скамейке сидели четверо мужчин в старомодных выцветших костюмах. Наблюдали. Когда карта в исполнении

старика была закончена, она занимала площадь размером с одеяло. Старик встал, стряхнул со штанов пыль, шлепнув себя ладонью по заду.

— Дай ему песо, — сказал Билли.

Бойд вынул кошелек, расстегнул его, вынул оттуда монету и отдал Билли, а Билли передал старику, который принял ее изящно и с достоинством, потом снял шляпу и снова ее надел, после чего, обменявшись с каждым из них рукопожатием, сунул монету в карман, повернулся, пересек крошечную ухабистую zocalo[237] и, не оглядываясь, удалился. Едва он ушел, мужчины на скамейке расхохотались. Один из них встал, чтобы получше рассмотреть карту.

— Es un fantasma,[238] — сказал он.

— ?Fantasma?[239]

— Si, si. Claro.[240]

— ?Como?[241]

— ?Como? Porque el viejo esta loco es como.[242]

— ?Loco?[243]

— Completamente.[244]

Билли встал, посмотрел на карту.

— ?No es correcto?[245] — спросил он.

Мужчина воздел вверх руки. Сказал, что все, что они тут созерцают, всего лишь красивая картинка. Да и в любом случае вопрос не в том, верна ли карта, а в том, карта ли это. И вообще: путешествуя по стране, в которой вечно то пожар, то землетрясение, то наводнение, надо знать саму ее землю, а не просто какие-то отдельные ориентиры. Кроме того, сказал он, сам-то старик… Когда в последний раз он по тем горам ездил? Да и вообще куда-либо ездил! Его карта по большому счету вовсе не карта, а изображение некоего путешествия. Но что это было за путешествие? И когда?

— Un dibujo de un viaje, — сказал он. — Un viaje pasado, un viaje antiguo.[246]

И он безнадежно махнул рукой. Мол, тут и говорить больше не о чем. Билли поглядел на тех троих, что сидели на скамейке. Они следили за происходящим, включив какой-то странный блеск в глазах, отчего Билли подумалось, уж не морочат ли ему голову. Но тут мужик, сидевший справа, весь устремясь вперед, стряхнул пепел с сигареты и, обращаясь к тому, который стоял, сказал, что, вообще-то, если уж на то пошло, путешествие чревато и другими опасностями, а не только возможностью сбиться с пути. Планы, сказал он, — это одно, пути реальности — другое. Ошибкой было бы недооценить желание помочь, которым руководствовался старик в своей попытке дать им описание маршрута, потому что от доброго движения души отмахиваться не стоит, — такие вещи сами по себе способны придавать людям сил и решимости в путешествии.

Тот, который стоял, взвесил эти слова, но тут же и развеял их в воздухе, медленно поводив туда-сюда указательным пальцем. Сказал, что юношам вряд ли стоит принимать на себя даже часть ответственности в таком деле, как эта карта. Ведь в любом случае плохая карта хуже, чем вовсе никакой, поскольку она вызывает в путешественнике ложное чувство уверенности и легко может заставить его в ответственный момент пренебречь теми верными инстинктами, которые в ином случае, пойди он у них на поводу, вывели бы его куда надо. Дескать, следовать плохой карте — значит накликать беду. Говоря, он тыкал пальцем в схему на земле. Как будто призывая их осознать ее бесполезность. Второй мужчина на скамейке на это согласно кивнул и добавил, что рассматриваемая карта — это чушь, на которую только уличным собакам писать. Но тот, который был справа, лишь улыбнулся и сказал, что собаки — это уж такой народ — они с тем же успехом написают и на наши могилы, — как вам такой аргумент?

Стоявший ответил, что доказанное в одном деле справедливо для всех остальных и что в любом случае наши могилы не представляют собой ничего, кроме просто точек с такими-то координатами, и ни в каком путешествии ориентирами не служат, а являются лишь доказательством того, что любой наш путь кончается именно так. Не исключено даже, что те, кто лежит в оскверненных могилах — собаками или кем еще, — в свое время могли говорить слова куда более правильные и лучше соответствующие реалиям этого мира. Тут человек, сидевший слева (он до сих пор не проронил ни слова), посмеиваясь, встал и жестом пригласил ребят за собой, и вместе с ним они вышли на

улицу, покинув и площадь, и кружок спорщиков в их доморощенной садово-скамеечной тертулии.^{51} Билли отвязал коня, и этот человек показал им дорогу, ведущую на восток, попутно сообщив о некоторых ориентирах в горах и обратив внимание на то, что дорога кончается станцией под названием Лас-Рамадас; в общем, положитесь, мол, на удачу и дружество с Господом, иначе водораздела к Лос-Орконес вам не перейти.^{52} Пожав им руки и улыбнувшись, он пожелал ребятам удачи. На их вопрос, далеко ли до Касас-Грандес, он поднял вверх ладонь с прижатым к ней большим пальцем.

— Cuatro dias,[247] — сказал он.

Бросив взгляд в сторону площади, где остальные мужчины все еще бурно разглагольствовали, он сказал, что нынче вечером им идти на похороны: умерла жена одного их приятеля, вот их и обуяло настроение принимать все в штыки, а потому, мол, не обращайте на них внимания. После чего добавил, что, по его наблюдениям, вместо того чтобы делать людей вдумчивее и мудрее, зрелище смерти заставляет их придавать чрезмерное значение вещам сугубо тривиальным. Он их спросил, не братья ли они, они это подтвердили, и тогда он велел им как следует заботиться друг о друге в этом мире. Кивком указав на горы, он сказал, что у serranos[248] добрые сердца, а вот о жителях других мест этого не скажешь. Затем опять пожелал им удачи, призвал Господа не оставлять их и, отступив, поднял руку в прощальном жесте.

Скрывшись из виду у стариков, они съехали с дороги и двигались вслед за течением реки по вьющейся у берега тропке, пока не отыскали второго коня и пса. Бойд сел на Кено, и они поехали дальше, пока не достигли брода, там перешли на другой берег и по дороге, ведущей на восток, стали подниматься в горы.

Впрочем, «по дороге» — это опрометчиво сказано, потому что всякое сходство с дорогой она скоро потеряла вовсе. В том месте, где дорога ответвилась от реки, она была шириной с телегу и даже больше, там по ней видно было, что ее недавно ровняли конным скрепером-волокушей вроде тех, которые в Америке называют «фресно», а на обочинах вырубали кусты, но как только она вышла за пределы городка, вся эта затея сразу испустила дух и всадники обнаружили, что едут по обыкновенной пешеходной тропе, поднимающейся вверх по дну сухого русла. Незадолго перед темнотой вышли к небольшому хутору, состоявшему из нескольких построенных из жердей лачуг, разбросанных по террасе, снизу подпертой скалами. Свой лагерь разбили несколько выше, на следующей террасе; стреножили коней, развели костер. Снизу сквозь заросли виргинской сосны и можжевельника светил огонек в окошке. Чуть позже, когда они уже варили себе фасоль, по дороге к ним поднялся мужчина с фонарем. Он окликнул их с дороги, и Билли, подойдя к тому дереву, к которому было прислонено ружье, ответил ему в том смысле, чтобы подходил ближе. Тот подошел, встал у костра. Посмотрел на пса.

— Buenas noches,[249] — сказал он.

— Buenas noches.

— ?Son Americanos?[250]

— Si.

Он поднял свой фонарь повыше. Посмотрел на силуэты лошадей в темноте за костром:

— ?Donde esta el caballero?[251]

— No hay otro caballero mas que nosotros,[252] — сказал Билли.

Глаза мужчины обежали их скудные пожитки. Билли понял, что тот был послан пригласить их в дом, но не делает этого. Коротко поговорили ни о чем, и мужчина ушел. Сквозь деревья они увидели, как, подойдя к дороге, он поднял фонарь к лицу, отвел в сторону закрепленное на петле стеклышко и задул фитиль. Спускался к дому он уже в темноте.

На следующий день дорога через горы привела их в ущелье реки Бависпе, текущей ближе к западным склонам. Тропа стала еще более отвратной, да еще и с промоинами, где всадникам приходилось спешиваться и заставлять коней вскарабкиваться с узкого дна русла на косогоры, и так по многу раз, то вверх, то вниз, а были и места, где дорога раздваивалась, вызывая у них разногласия и попытки мысленным взором пробиться в разных направлениях сквозь заросли сосны и горного дубняка. В ту ночь они разбили лагерь на старом пожарище, среди обгорелых стволов и призрачных теней тех валунов, которые, разломившись во время землетрясения полвека назад и поехав на свежих плоских расщепах по крутому склону, ударами камня о камень высекли ту искру, что породила пожар, в котором деревья сгорели заживо. Стволы поваленных и сломанных деревьев, мертвые и почерневшие, торчали в сумерках под всевозможными углами, и сумерки же разбудили сов — небольшие совы то тут, то там в полном молчании пролетали над темнеющей поляной.