Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5
Шрифт:
— Respire, — сказал он. — Respire profundo.[534]
Бойд попытался, но дышал неглубоко и трудно. Доктор переместил руку на левую сторону его груди, ближе к темным пятнам на марле, и снова велел дышать. Потом нагнулся, расстегнул застежки саквояжа, вынул стетоскоп и, повесив его себе на шею, взял тупоконечные кривые ножницы и, взрезав ими грязные бинты, отделил от кожи сразу несколько слипшихся и затвердевших от крови слоев. Приложил пальцы к обнаженной груди Бойда и постукал по среднему пальцу левой руки пальцем правой. Послушал. Сменил положение руки, опять постукал. Сдвинул
— Tienes muchos amigos, — сказал он. — No?[535]
— ?Como?[536]
— Tantos regalos.[537]
Он вставил в уши трубки стетоскопа, приложил его раструб к груди Бойда, стал слушать. Мало-помалу переходя им справа налево.
— Respire profundo, — сказал он. — Por la boca. Otra vez. Bueno.[538]
Прижал стетоскоп к груди над сердцем и послушал. Слушал, закрыв глаза.
— Билли… — прохрипел Бойд.
— Ш-ш-ш, — сказал доктор. И приложил палец к губам. — No habla.[539]
Вновь вынул трубки стетоскопа из ушей, сбросил себе на грудь, вынул за цепочку из жилетного кармана золотые часы с крышкой и большим пальцем открыл их. Посидел, прижав два пальца к шее Бойда сбоку под подбородком и держа фарфорово-белый циферблат часов поближе к свету церковной свечи; тоненькая центральная секундная стрелка пробегала по черным римским цифрам, он сидел, молча смотрел.
— ?Cuando puedo yo hablar?[540] — прошептал Бойд.
Доктор улыбнулся.
— Ahora si quieres,[541] — сказал он.
— Билли!
— Да.
— Тебе не обязательно тут торчать.
— Ты за меня не волнуйся.
— Тебе не обязательно тут торчать, если не хочешь. Езжай.
— Да никуда я не поеду.
Доктор опустил часы обратно в кармашек жилета.
— Saca la lengua,[542] — сказал он.
Он осмотрел язык Бойда, затем сунул палец ему в рот и пощупал внутреннюю поверхность щеки. Потом нагнулся, поднял саквояж и раскрыл его, наклонив к свету. Саквояж был из толстой черной кожи, тисненной неправильными овалами, напоминающими гальку, потертый и со сбитыми углами, вдоль которых, как и на других сгибах, кожа снова сделалась изначально коричневой. Латунные застежки пошарпаны — как-никак восемьдесят лет в работе: этот саквояж верой и правдой служил еще его отцу. Он вынул манжету для измерения давления, обернул ею тонкую руку Бойда и накачал туда грушей воздух. Приложил раструб стетоскопа к сгибу локтя Бойда и стал слушать. Смотрел, как поползла назад, подергиваясь, стрелка. Тонкий светящийся стебель пламени церковной свечки стоял точно по центру каждого из стекол его старинных очочков. Такой маленький и такой непоколебимый. Он так горел в его стареющих глазах, словно это свет святой инквизиции. Он размотал манжету и повернулся к Билли:
— ?Hay una mesa chica en la casa? ?O una silla?[543]
— Hay una silla.[544]
— Bueno. Traigala. Y traygame una contanidor de agua. Una bota o cualquiera cosa que tenga.[545]
— Si senor.[546]
— Y traiga un vaso de agua potable.[547]
—
— Y deja abierta la puerta. Necesitamos aire.[548]
— Да, сэр. Сейчас.
Обратно Билли шел с перевернутым стулом, который нес, просунув руку между нижней перекладиной и сиденьем, в этой же руке у него был глиняный горшок olla с водой, а в другой чашка свежей воды из колодца. Доктор к его приходу уже встал и надел белый фартук, а в руках держал полотенце и брусок какого-то чересчур темного на вид мыла.
— Bueno, — сказал он.
Завернув мыло в полотенце, он сунул этот сверток под мышку, осторожно принял у Билли стул, перевернул его ножками вниз и поставил на пол, а потом чуть-чуть еще повернул, установив, как ему удобнее. Взял у Билли глиняный горшок и поставил его на стул, потом нагнулся, пошарил в саквояже и, достав из него гнутую стеклянную соломинку, сунул в чашку, которую все еще держал в руках Билли. Велел дать брату, чтобы тот попил воды. И велел следить, чтобы тот пил медленно.
— Да, сэр, — сказал Билли.
— Bueno, — сказал доктор.
Взял полотенце из подмышки и закатал рукава на один оборот выше. Бросил взгляд на Билли.
— No te preocupes,[549] — сказал он.
— Да, сэр, — сказал Билли. — Я постараюсь.
Доктор кивнул, повернулся и ушел мыть руки. Билли сел на тюфяк и, наклонившись, подставил чашку с соломинкой Бойду, чтобы он попил.
— Тебя одеялом-то накрыть? — сказал он. — Ты не замерз? Совсем не холодно?
— Мне не холодно.
— Вот. Давай.
Бойд стал пить.
— Не пей так быстро, — сказал Билли, наклоняя чашку. — В этом балахоне ты похож на местного крестьянина, только мотыги не хватает.
Бойд жадно тянул воду через соломинку, потом, закашлявшись, отвернулся.
— Не пей так быстро.
Бойд уронил голову на подушку, восстанавливая дыхание. Снова стал пить. Билли забрал у него чашку, подождал, потом снова подал. Стеклянная трубочка звякнула, потом захлюпала. Он наклонил чашку. Выпив всю воду, Бойд полежал, отдышался и поднял взгляд на Билли.
— Главное, чтобы на что-нибудь похуже не стать похожим, — сказал он.
Билли поставил чашку на стул.
— Плохо я о тебе заботился, да? — сказал он.
Бойд не ответил.
— Доктор говорит, ты поправишься.
Бойд лежал, чуть дыша, запрокинув голову. Смотрел на темные потолочные балки vigas вверху.
— Говорит, будешь опять как новенький.
— Что-то я не слышал, чтобы он это говорил, — сказал Бойд.
Когда доктор вернулся, Билли взял чашку, встал и с чашкой в руках остановился. Доктор стоял, вытирая руки.
— El tenia sed, verdad?[550]
— Да, сэр, — сказал Билли.
В дверь вошла хозяйка, внесла ведерко воды, от которой шел пар. Билли подскочил, взял у нее ведро за ручку, и доктор жестом показал ему, чтобы поставил его на плиту. Сложил полотенце, убрал в саквояж, сверху положил мыло, сел.
— Bueno, — сказал он. — Bueno. — Повернулся к Билли. — Ayudame.[551]
Вдвоем они повернули Бойда на бок. Бойд ахал и хватался рукой за воздух. Нащупал плечо Билли, схватился за него.