Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5
Шрифт:
— Да нет, подождем уж с тобой.
— Не возражаю.
— Подождем немного. А что там юный Коул все спит? Будите его.
— Джона-Грейди? Да пусть уж поспит. Перебрал парень. С ершом борется.
Костер догорал, похолодало, все переместились ближе к огню, кормили его с рук палочками и старыми сухими хворостинами, которые удавалось выломать в буреломе вдоль края осыпи. Вспоминали истории из жизни Дикого Запада, каким он был в старинные времена. Старшие говорили, молодые слушали, пока в горном проходе над ними не затеплился свет, мало-помалу распространившись и на пустыню в долине.
Собака, которую ждали, пришла,
— Тут надо бы, пожалуй, зашивать, — сказал Тревис.
Арчер вытянул поводок — из тех, что были у него продернуты сквозь шлевку пояса, — и прицепил его к кольцу ошейника. Собака принесла с собой единственный вещественный результат их охоты, став свидетельницей событий, о которых охотники, просидев всю ночь у костра, могли лишь догадываться, воссоздавая их в своем воображении. Она дернулась, когда Арчер коснулся ее уха, а едва он отпустил ее, она тут же отступила, покрепче уперлась передними лапами и встряхнула головой. Кровь обдала всех охотников и зашипела в костре. Все поднялись, готовые идти.
— Уходим, ковбой, — сказал Билли.
Джон-Грейди сел и пошарил вокруг себя в поисках шляпы.
— Ну, охотник на пуму из тебя оказался тот еще!
— Что, проснулся, трудяга? — сказал Джей Си.
— Да проснулся, проснулся.
— Мужика, который забабахал этакого зверского ерша, простая горная пума разве заинтересует?
— Это ты верно понял.
— У нас такой тут разговор по душам шел, а он где был? Всех старикам на поживу оставил. Они ж соврут — недорого возьмут. Нам даже слова вставить не давали. Даже и спора не получилось, а, Билли?
— Да какой уж тут спор.
Джон-Грейди поправил шляпу и направился вдоль края утеса. В сереньком рассвете под ним расстилалась пустыня, дышащая холодом и синевой; под бледным серпантином тумана угадывалась река, текущая с севера, огибая рощицы серых зимних деревьев. Вдали на юге — холодный серый клетчатый город, а еще дальше, за рекой, старый город, похожий на чей-то огромный рубчатый след, вдавленный в почву пустыни. За ним горы Мексики. Раненая собака отошла от костра, у которого охотники собирали собак и цепляли их к поводкам; она остановилась рядом с Джоном-Грейди и принялась вместе с ним разглядывать долину внизу. Джон-Грейди сел, свесил ноги с края утеса; собака легла, положила окровавленную голову у его ноги, и вскоре он ее обнял.
Билли сидел, положив скрещенные в запястьях руки локтями на стол. Наблюдал за Джоном-Грейди. Джон-Грейди сжал губы. Сделал ход оставшимся белым конем. Билли бросил взгляд на Мэка. Мэк долго изучал позицию, потом поднял глаза на Джона-Грейди. Сел в кресле поудобнее и снова стал изучать доску. Ни один не говорил ни слова.
Мэк взялся за черного ферзя, подержал немного над доской и поставил обратно. Потом снова поднял ферзя и сделал ход. Билли откинулся на спинку стула. Протянув руку, Мэк взял из пепельницы холодную сигару и сунул в рот.
Шестью ходами позже белому королю был поставлен мат. Поерзав в кресле, Мэк прикурил сигару. Билли сделал глубокий выдох.
Джон-Грейди
— Хорошо сыграно, — сказал он.
— Длинна дорога, мой дружище, — пропел Мэк, — длинна дорога. Но с нее свернуть нельзя.
Все вместе они вышли из дому и направились к конюшне.
— Ты мне вот что скажи… — начал Билли.
— Что тебе сказать?
— Я знаю, мне ты врать не будешь.
— А-а! Я уже догадался, какой будет вопрос.
— И какой будет ответ?
— Ответ будет «нет».
— То есть ты не поддавался ему ни вот настолечко?
— Нет. Я в такие примочки не верю.
Когда шли по конюшенному проходу, лошади топтались и фыркали в денниках. Джон-Грейди бросил взгляд на Билли:
— Как ты считаешь, а он не мог такое заподозрить?
— Ну, надеюсь, что нет. А то, конечно, ему бы это здорово не понравилось.
— Да уж.
В ломбард он вошел с револьвером в кобуре, пристегнутой к ремню, который висел у него на плече. Старый, седой держатель ломбарда читал газету, разложенную на стеклянном прилавке. Вдоль одной стены шел стеллаж с оружием, с потолка свисали гитары, а под стеклом на прилавках красовались пистолеты, ювелирные украшения, ножи и всякий инструмент. Джон-Грейди положил на прилавок ремень с кобурой, старик поглядел туда, потом перевел взгляд на пришельца. Вынул револьвер из кобуры, взвел курок, спустил на полувзвод, покрутил барабан, откинул «дверцу Абади», заглянул в каждую камору, закрыл дверцу, опять взвел курок и опустил его, придерживая большим пальцем. Повернул левой стороной к себе, глянул на выбитые на корпусе и скобе спускового крючка заводские номера, удостоверился в целости кольца крепления ремешка к рукоятке, после чего сунул револьвер назад в кобуру и поднял взгляд.
— Сколько за него хотите? — спросил он.
— Мне нужно около сорока долларов.
Держатель ломбарда поцыкал зубом и с серьезным видом качнул головой.
— Мне предлагали за него пятьдесят. Закладывать просто нужда заставила.
— Что до меня, то я могу дать вам от силы двадцать пять.
Джон-Грейди взглянул на револьвер.
— Ну дайте хоть тридцать, — сказал он.
Хозяин лавки с сомнением покачал головой.
— Я не хочу продавать его, — сказал Джон-Грейди. — Просто хочу взять денег под залог.
— И ремень с кобурой тоже, да?
— Да. Все идет вместе.
— Тогда ладно.
Достав книжечку бланков, он вставил между листками копирку, медленно списал заводской номер, добавил фамилию Джона-Грейди и его адрес и повернул на стекле прилавка книжечку парню, чтобы тот прочел и расписался. Затем отделил заполненную квитанцию, подал копию Джону-Грейди и унес револьвер в подсобное помещение лавки. Когда вернулся, в его руках были деньги, он выложил их на прилавок.
— Я за ним вернусь, — сказал Джон-Грейди.
Старик кивнул.
— Это револьвер моего деда.
Старик развел руками, чуть приподнял их и снова опустил. Этакий жест понимания. Не благословение, но что-то вроде. Кивнул в сторону стеклянного прилавка, где было выставлено штук шесть старых кольтовских револьверов — среди них и никелированные, и с накладками из оленьего рога на рукоятях. Один даже с вытертыми накладками из гуттаперчи, а один со спиленной мушкой.
— Каждый из них принадлежал чьему-нибудь деду, — сказал он.
<