Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5
Шрифт:
— Как тебя угораздило впутаться в такую передрягу?
— Не знаю.
— И допустить, чтобы дело так далеко зашло!
— Я не знаю. У меня такое чувство, будто все это как бы помимо меня. Как-то само образовалось. Будто всегда так было.
Билли грустно покачал головой.
— Опять рассуждаешь как сумасшедший, — сказал он. — Но еще не слишком поздно, ты понимаешь это?
— Да нет, поздно.
— Слишком поздно не бывает. Тебе надо просто все обдумать и определиться.
—
— Тогда переопределись. Начни сызнова.
— Еще пару месяцев назад я бы с тобой согласился. Теперь все по-другому. Есть вещи, которые не мы решаем. Да и вообще наши решения тут ни при чем.
Долго сидели в молчании. Билли то смотрел на Джона-Грейди, то обводил глазами комнату. Пыльный танцпол, пустой помост для музыкантов. Громаду зачехленной барабанной установки. Оттолкнув стул, он встал, аккуратно придвинул стул на прежнее место к столу, потом повернулся и, пройдя через комнату мимо бара, вышел за дверь.
Поздней ночью, лежа в темноте на койке, Джон-Грейди услышал, как хлопнула кухонная дверь, потом закрылась сетчатая. Лежит слушает. Потом сел, сбросил ноги на пол, нашел сапоги и джинсы, натянул их, надел шляпу и вышел во двор. Светила почти полная луна, было холодно и поздно, из кухонной трубы дым не шел. На заднем крылечке сидел в брезентовой куртке мистер Джонсон, курил сигарету. Поднял глаза на Джона-Грейди и кивнул. Джон-Грейди сел на ступеньку рядом с ним.
— Что вы тут делаете на таком холоде без шляпы? — сказал он.
— Не знаю.
— Как вы себя чувствуете?
— Да ничего. Нормально. Иногда просто хочется ночью выйти на свежий воздух. Хочешь сигарету?
— Нет, спасибо.
— Что, тоже не спится?
— Да, сэр. Наверное, так.
— Как тебе новые кони?
— Думаю, он все сделал правильно.
— Да видел я их в коррале: ледащенькие какие-то жеребятки.
— Некоторых из них он, кажется, собирается продавать.
— Тоже мне, барышник, — усмехнулся старик. Покачал головой. Затянулся сигаретой.
— А вы занимались выездкой, мистер Джонсон?
— Приходилось. Но только так, в пределах необходимого. Особо-то лихим вольтижером я никогда не был. Что бы это ни значило. Однажды лошадь меня крепко приложила. Такое остается в памяти, сознаешь ты это или нет. И потом мешает. Пусть даже в мелочах. Таких, что их даже не замечаешь.
— Но вам же нравится ездить верхом.
— Нравится. Но Маргарет ездила в два раза лучше меня. Чтобы женщина так управлялась с лошадьми, я и не видывал никогда. Куда мне до нее! Мужчине в этом признаваться трудно, но что ж поделаешь, если это правда.
— А работали вы тогда на ранчо «Матадор»{33}?
— Да, было
— И как?
— Да как… Тяжелая была работа. Как-как…
— Работа, думаю, с тех пор не изменилась.
— Да нет, все-таки изменилась, наверное. Немножко. Никогда я не был особенно влюблен в скотоводство. Но это был единственный бизнес, в котором я хоть что-то понимал.
Сидит курит.
— А можно вас кое о чем спросить? — сказал Джон Грейди.
— Спрашивай.
— Сколько вам было лет, когда вы женились?
— А я женат-то никогда и не был. Так и не нашел женщину, которая бы согласилась терпеть меня. — Он бросил взгляд на Джона-Грейди. — Маргарет была дочерью моего брата. В восемнадцатом году брата с женой обоих свела в могилу эпидемия инфлюэнцы.
— Я и не знал…
— Она родителей практически не помнила. Когда лишилась их, маленькая была. Лет что-нибудь пяти. А ты чего без куртки?
— Ничего, мне нормально.
— Я тогда был в Форт-Коллинзе, Колорадо{34}. За мной послали. Я погрузил в вагоны лошадей и вернулся с ними на поезде. Ты смотри не простудись тут.
— Нет, сэр. Не простужусь. Мне не холодно.
— Сколько я ни старался (а я, видит бог, старался), так и не нашел такую, чтоб подошла для Маргарет.
— Такую — это кого?
— Жену. Такую жену. Ну и в конце концов мы перестали искать. Может быть, зря. Не знаю. В основном ее воспитывала Сокорро. И она освоила испанский лучше самой Сокорро. Ужасно было тяжело. Сокорро сама чуть не умерла. Да она и до сих пор не совсем оправилась. И никогда, наверное, не оправится.
— Да, сэр.
— Мы уж как только ее не баловали — вроде должны были вконец испортить, но к ней как-то ничего не приставало. Даже не знаю, почему она стала такой, какой стала. Можно сказать, просто чудо какое-то. Во всяком случае, моей заслуги в этом точно нет, ты меня понимаешь?
— Да, сэр.
— Вон, взгляни-ка. — Старик дернул подбородком в сторону луны.
— А что такое?
— Нет, сейчас не видно. А ну-ка, ну-ка… Нет. Исчезли.
— Кто?
— Птицы пролетели. Прямо по луне. Может, гуси. Не знаю.
— Я не заметил. В какую сторону летели?
— Туда, вглубь пустыни. Наверное, летят на болото, которое вдоль реки около Белена.
— Да, сэр.
— Когда-то я любил скакать ночью.
— Я тоже.
— Ночью в пустыне можно увидеть вещи, которых и не поймешь даже. И конь тоже видит всякое. Может, конечно, и шарахнуться, а может увидеть что-нибудь такое, что вроде и не напугался, а ты все равно поймешь, что он что-то такое увидел.
— Ну, например?
— Не знаю.
— Это, в смысле, духов, нечисть какую-то?