Циклоп
Шрифт:
Глава восьмая
Драконы Вульма из Сегентарры
1.
— Вкусно?
Натан с надеждой заглядывал в лицо сивилле. Кулеш — вернее, кашу с горсткой сушеной моркови и лохмотьями солонины — он сготовил сам. Теперь изменнику не терпелось узнать мнение обожаемой госпожи Эльзы о своей стряпне. Интересоваться мнением Вульма парень опасался, и не без оснований. Вульм и так бурчал, что кулеш подгорел, а кое-кому надо руки засунуть в задницу.
— Что? — Эльза растерянно заморгала, возвращаясь
Сейчас, когда не требовалось никого спасать, тормошить и понукать, вести через пургу и гнать на скалы, Эльза — крыса и кошка — вновь превратилась в прежнюю сивиллу: застенчивую и скромную. Спросила добавки — и смутилась, потупила взгляд.
Натан просиял так, что чудилось: в пещере взошло солнце с улыбкой до ушей. Госпожа Эльза хочет еще. Может ли быть похвала лучше?!
— Осталось! Я наберу…
Парень сунулся к котелку, споткнулся и чуть не грохнулся в медленно угасавший костер. К потолку, навстречу кружащимся снежинкам, с треском взметнулся сноп искр. Костер вспыхнул ярче, блики пламени заиграли на «гребнях» и «бородах», украшавших свод. Блестящие от влаги сталактиты и сталагмиты полыхнули фейерверком. Пещера преобразилась, даря беглецам миг волшебства, недоступного для великих магов — и свет угас. Последними сверкнули клыки-аметисты в пасти каменного дракона. Вульм вздрогнул. Ему мерещилось эхо смеха, от которого кровь стыла в жилах. Нет, показалось. Тишина. Лишь журчит ручей у стены, да где-то капает вода. Должно быть, Вульм все-таки изменился в лице, и от сивиллы это не укрылось.
Один Натан ничего не заметил:
— Вот!
Изменник ухватил закопченный котелок за ручку, обжегся, зашипел от боли, но добычу не выпустил. Присел на корточки перед Эльзой, дуя на пальцы:
— Угощайтесь!
Говоря по правде, Натан оставил порцию кулеша для Циклопа. Очнется голодный, а тут — пожалуйста, горяченькое! Но отказать сивилле парень не мог. Лишь скосил здоровый глаз на сына Черной Вдовы, без движения лежащего на одеялах. Вроде, спит. Ну и славно. Иди знай, когда Циклоп придет в себя, а госпожа Эльза сейчас голодная. Очухается Циклоп, Натан ему свежего кулеша сварит… Не требовалось быть чародеем, чтобы прочесть мысли изменника. Эльза и Вульм переглянулись. В другое время они улыбнулись бы, но сейчас губы словно замерзли. Вульма, как он ни крепился, тревожил дракон на постаменте; сивиллу — мертвая магичка, говорившая устами Циклопа.
— Этот, — Вульм мотнул головой в сторону дракона. — Ты ничего не слышишь?
Эльза пожала плечами:
— Нет. А что я должна слышать?
— Он не смеется?
— Это камень, — сивилла говорила внятно и ласково, как с испуганным ребенком. — Камни не смеются.
— А золото? Рубины? Изумруды, Бел их сожри!
— Я никогда не слышала, чтобы они смеялись.
— Твое счастье… — Вульм сгорбился, втянул голову в плечи, превратившись в глубокого старика. — А я уверен, что этот каменный урод хохочет над нами!
«О боги! — похолодела сивилла. — Он повредился рассудком?»
— Смех. Тихий, издевательский смех. Неужели ты не слышишь?
— Здесь никто не смеется. Страж пещеры… Я доверяю ему. Этот камень на нашей стороне. В его пасти я
Вульм глядел на сивиллу с болезненным интересом. «Кто из нас сошел с ума? — ясно читалось на его лице. — Ты? Я? Мы оба?!»
— Наверное, ты права, — пробормотал он. — Я слышал этот смех перед смертью. С тех пор он преследует меня. Бывало, он умолкал надолго, но теперь…
«Смерть… смех…» — шуршанием палых листьев откликнулось эхо. «Что это? — подумала Эльза. — Разговор двух безумцев? Миг откровения? Человек говорит, что умирал. Я вижу, что он жив — сидит, хмурится, растирает больное колено…»
— Разве такое возможно? — спросила она. — Ты умер, и продолжаешь жить дальше?
Сегентаррец тихо застонал.
— Хорошо, не ты, — заторопилась Эльза. — Другой человек умер. Женщина. Ее тело сожгли. Но она все помнит, беспокоится, просит о помощи. Не призрак, не ходячий труп — боится, переживает…
Странная, хрупкая связь возникла между сивиллой и авантюристом. Превыше слов и смыслов, магии и власти, она поглотила обоих без остатка. Каждый говорил о своем. У каждого имелись собственные страхи и тревоги, воспоминания и надежды. И в то же время свое мало-помалу сплеталось в общее.
— Так бывает, — после долгого молчания отозвался Вульм. — Я умирал, и я снова жив. Поверь, я дорого заплатил за это…
Он вскочил на ноги, обернулся к Натану:
— Ты спрашивал, бросал ли я друзей? Что ж, слушай…
2. Смех дракона
Тенедержцы выступают с дальних сфер, где вымер свет,
Где в застывший сумрак вмерзли трупы сгинувших планет,
Где ветра задули звездам погребальные костры,
Где мертвец трубит побудку, встав на лысине горы,
Где подернуты долины ядовитой тишиной,
Где огни болот — как раны в рыхлой плоти торфяной.
I
Оказавшись под каменным козырьком, Вульм фыркнул по-лошадиному и так тряхнул мокрой гривой волос, что капли полетели во все стороны. Осенняя слякоть и дождь, зарядивший с утра, раздражали его. Жару летом и стужу зимой Вульм переносил лучше. Шрам на бедре — память о визите в мрачные подземелья Шаннурана — разнылся на погоду, тоже не прибавляя хорошего настроения.
— Далеко еще, Хродгар?
Великан-северянин с трудом, как медведь в узкую расщелину, втиснулся в укрытие. С шумом выдохнул, словно вознамерясь опрокинуть чарку крепчайшего травника, и полез за пазуху. Долго рылся там, забираясь все глубже — казалось, Хродгар копается в собственных потрохах — и наконец извлек на свет свиток тонкой кожи. Если верить Хродгару, он лично вырезал этот лоскут из спины несчастного следопыта-лигурийца. «Бедняга сам просил облегчить его страдания! Кричал, что карта жжет его огнем. Ну, я и помог, от чистого сердца… Правда, потом он все равно умер.» Перед смертью лигуриец рассказал: карту на его спине вытатуировал колдун посредством ужасного заклятия.