Циклоп
Шрифт:
Чудом выжившей Эльзе — еще меньше.
Сивилла, наверное, почуяла запах чужих мыслей. Уставилась на Вульма, смотрела долго-долго; наконец сочла его спящим — и сунулась к Натану. Присела на край кровати, с величайшей осторожностью начала стаскивать с парня одеяло. Натан заворочался, засучил во сне ножищами, скинув одеяло на пол. Нет, не проснулся. Руки Эльзы повисли в воздухе, словно у музыканта над лирой. Спал Натан, в чем мать родила. Из придури, или от стеснения, он нацепил на голову мятый колпак с кисточкой на конце. Рубахи, способной вместить ражего детину, каким стал тихий мальчик Танни, и не треснуть по всем швам, в
А то Натан у нас скромняга…
Скромняга Натан взревел бугаем, и Вульма подбросило на кровати. Велика сила любви! Уже не скрываясь, он наблюдал, как Натан мнет девку, навалившись сверху живой горой. Сивилла верещала, отчаянно и тоненько. Нет, решил Вульм, чувствуя, как плоть откликается на женский визг. Так не кричат в порыве страсти. Так бабы орут, когда их насилуют — или убивают. Вопль перешел в задушенный хрип. Сивилла извивалась под Натаном, тщетно пытаясь вырваться из убийственных объятий. «Не трожь! — сипел изменник, багровый со сна. — Не трожь нас, зараза! Шею скручу, не помилую…»
Вульм кинулся вперед:
— Уймись, придурок! Задавишь!
В любой миг он был готов перехватить руку Натана, или отпрыгнуть, чтобы не получить по роже эдаким окороком.
— Хватит, я сказал!
С размаху он влепил парню звонкую оплеуху. Натан одеревенел, превратился в дубового, рубленого топором истукана. Медленно, словно шея у него заржавела, повернул к Вульму пылающее лицо. Черты парня коверкала ярость — знакомая, бешеная. Вульм видел это лицо в переулке, когда изменник шарахнул вьюками по Куцему Хряпу. Натан часто-часто моргал; слезы блестели в налитых кровью глазах. Водой из дырявого бурдюка вытекала ярость; на ее место уже спешили две подружки — обида с недоумением.
— За что?!
— Танни…
Эльза шевельнулась под изменником. Парень скосил зрячий глаз — кто это там? — охнул и грохнулся с кровати на пол. Башня содрогнулась до основания.
— Эль… Госпожа Эльза!
— Танни…
— Простите! Простите меня! Я не хотел!
— Я…
— Я не нарочно! Простите!
Схватив одеяло, Натан обернул его вокруг бедер с усердием человека, выброшенного голым на мороз. Придерживая края, встал на колени — и так, на коленях, пополз к сивилле. Благо, ползти было всего-ничего. Хрипло кашляя, Эльза запрыгнула на кровать с ногами. Вжалась в стену: ну, как опять набросится?! С запоздалым ужасом схватилась за голову: на месте ли диадема?
Диадема была на месте, только сидела набекрень.
— Два сапога пара, — вздохнул Вульм. — Взбесились, на людей кидаетесь… А мне вас в чувство приводи, забесплатно.
— Я… Я не хотел! — взвыл Натан, рыдая. — Мне сон… Будто в переулке, опять! Отца убили, меня камнями… схватили… Я и стал отбиваться! Простите дурака…
Эльза осторожно потянулась, тронула ладонью лоб парня. Натан окаменел, блаженно жмурясь. Сивилла улыбнулась, пряча за улыбкой боль:
— Не вини себя, Танни. Я понимаю…
— Я, пожалуй,
— Нет!!! — дружно возопила молодежь.
— Вы меня неверно поняли! — сивилла залилась краской: любо-дорого посмотреть. — Я за него боялась! Я и сейчас боюсь…
— А что за него, бугая, бояться? — изумился Вульм.
— Янтарный грот… Я видела: вы шли туда! Я пряталась в пещере напротив… Ему туда нельзя! Повторный размен… Знаете, как это бывает? Кошмар…
Девушку передернуло от воспоминаний.
— Лучше сразу удавиться. Я хотела предупредить, спешила — и сорвалась. Со скалы. Больше ничего не помню. Очнулась здесь, в башне… Я должна убедиться, что с ним все в порядке. Увидеть, как прошел размен. Я все еще сивилла! Я за него отвечаю.
Вульм пожал плечами:
— Как по мне, парень в порядке. Жрет, правда… С душой жрет.
— Ему надо много есть, — кивнула Эльза, и Натан тоже закивал: много, мол. — Он еще растет. Все равно я должна его осмотреть!
— Да сколько угодно! Любуйся!
Вульм сделал широкий, купеческий жест, словно предлагая товар на выбор.
— Натан, сними одеяло.
Румянец вернулся на щеки парня: не от ярости — от смущения.
— Давай-давай! — подбодрил его Вульм. — Кто прощения просил? На коленях ползал? Или мне Циклопа позвать? Он тебе живо отрежет, для опытов…
— Не надо Циклопа…
Отвернувшись, Натан разжал пальцы. Одеяло упало на пол. Ладонями, большими как корыта, изменник прикрыл срам. Вульм втихомолку порадовался: иные ладони здесь не пригодились бы. Хоть лопату неси…
— Ложись на кровать, — велела сивилла. — Лежи смирно.
Натан лег. Лицом вниз. От стыда, должно быть. Сивилла склонилась над ним, Вульм тоже подошел ближе. А действительно, вдруг у парня, к примеру, хвост вырос? К большому сожалению, хвоста у Натана не обнаружилось. Задница как задница, хоть доской колоти. На кровати лежал ражий детина, чьим мускулам позавидовал бы Алымук Буйвол, силач из Шаммама, что на спор поднимал лошадь. Впрочем, кляча у Алымука была костлявая, как сама Смерть. Никто ни разу не видел, чтобы силач на ней ездил. Скорее уж, она на нем. Мышцы на спине Натана шли тяжелыми пластами, будто гранитные плиты, скрытые под кожей. Плечи — поперек себя шире. Ручищи — как у снежного гиганта-ётуна. Ноги…
Ступни по краям покрылись ороговелыми наростами. От пальцев, отрезанных лекарем, не осталось и следа. Все затянула мозоль, твердая и глянцевая. На пятках корка треснула вдоль стопы. Ни крови, ни гноя; похоже, трещины не доставляли Натану забот. Вульм колупнул корку ногтем — на пробу. И выругался шепотом, когда ноготь сломался.
— Это неправильно. Я же видела! — ахнула сивилла.
— Что?
— Он должен был стать другим. Янтарь не лжет…
Свое мнение насчет «правдивого» янтаря Вульм оставил при себе. В конце концов, это не его дело.
— Перевернись-ка на спину, — велела Эльза.
Натан вывернул голову, уставясь на сивиллу зрячим глазом. Кровать страдальчески заскрипела, грозя развалиться. Было ясно, что этим парень ограничится. На спину его не перевернула бы и рота гвардейцев.
— Что у тебя с лицом?!
— А что? — Натан щекой потерся о плечо. — Лицо как лицо… Это у Ямлака рожа страхолюдная! Я когда на размен шел, боялся. Вдруг и у меня такая станет? Не стала, хвала Митре! Не стала, да? Правда, госпожа Эльза?