Цирк "Гладиатор"
Шрифт:
«Я потому и разговорился, потому и шикую, потому и духа не теряю, что наконец–то нашёл выход», — подумал он.
— Пришли-с, — почтительно произнёс над ухом официант.
Здоровенный детина, по костюму напоминающий приказчика, стоял в рамке освещённых дверей и приглядывался к полумраку зала. Для Верзилина гладиаторская каска и брезентовый костюм были так неотделимы от Ивана Татаурова, что он сначала не узнал парня.
— Не зажечь свет? — спросил официант.
— Иван, будь ты неладен, иди сюда! — крикнул Верзилин.
— Доброго здоровья, —
— Иди, иди.
— А я-то не пойму, кто меня звал…
— Да садись, садись… Ишь ты какой… богатырь… Прибор один. И порцию бифштекса. И бутылку вашей хвалёной зубровки… Ну, так как дела, гладиатор?
— Чего это?
— Гладиатор, говорю… Это я так тебя тогда прозвал. Потому что каска у тебя золотая… как у гладиатора.
— Дак что — отдыхаем… пока пожара нет.
— А отдохнуть–то ты, видно, любишь?
— Дак ведь кто не любит… это самое… ежели… — сказал неопределённо Татауров и положил огромную руку на белую скатерть стола. На тыльной стороне его ладони была вытатуирована бабочка.
— Ты в пожарные, наверное, пошёл, чтобы меньше работать, чем в другом месте? — спросил Верзилин.
— Ученьями мучают… Уйду… В охрану, на завод к примеру. Там только сиди…
— Так зато и платят за одно сиденье меньше… Эх, Ваня, тебе бы грузчиком работать — зарабатывал бы, наверное.
— Работал.
— Ну и что?
— В охрану пойду. Там, как в пожарной, харчи и одежда готовая, а только сиди…
— А ты лучше ко мне иди.
— Куда это? — подозрительно спросил Татауров. — Грузчиком? — Верзилин откинулся на спинку стула и громко рассмеялся.
— Борцом.
— В цирк, значит? — спокойно поинтересовался парень.
— Ишь, шея–то… как у быка, — через столик пригнул его к себе Верзилин.
— Так ведь и у вас… не хуже… тоже как у этого зверюги, — показал парень на бутылку, принесённую официантом, и позвякал пальцами по зубру, роющему землю копытами.
— Дай–ка я тебе молочка от этого зверюги налью.
— Благодарим покорно. Как раз после баньки — хорошо.
— Ну, после бани, сам Пётр Великий говорил: хоть укради, да выпей.
— А себе?
— И себе налью. Ради встречи почему не выпить?.. Бифштекс готов?
— Будьте любезны… Лимончика к коньячку не изволите?
— Так что, Ваня? Идём ко мне?.. Нет, не в цирк… сперва. Сперва не в цирк. Сперва — ко мне. А? Я из тебя борца сделаю. А потом — бороться. Во всех цирках… Даже у Чинизелли. Знаешь цирк Чинизелли? А?
— Знаю.
— Вот даже у него будешь бороться… Так постараемся, всех победишь… И Александра Мальту победишь… и других. Ничем больше не будешь заниматься, только борьбой… Как в Древней Греции… Эх, Ваня, вот где ценили силу, ловкость и красоту человеческого тела… И памятники победителям ставили, и на фресках изображали… всё равно как фотография… и на вазах… Свет включите, пожалуйста… Эх, жалко… это разве вазы… А ещё древние считаются… Одни орнаменты… Цветы разные да птицы. А есть вазы,
9
Комната сразу же оказалась мала, чего не ощущалось при борьбе с послушным берёзовым идолом.
— Куда ты к чёрту вырываешься! — раздражался Верзилин. — Ты борись, а не бегай по комнате!
Татауров засопел, обхватил учителя, приподнял над полом, но Верзилин выскользнул, сказал, тяжело дыша:
— Эх!.. Ты всё берёшь на силу… потому что восемь пудов в тебе. А надо — взять на приём… Видишь, у меня рука плохо сгибается и я легче тебя… а тебе не удаётся… одолеть.
Один раз он швырнул через себя Татаурова так, что тот рассадил в кровь половину лба.
Неожиданно парень рассердился; отирая кровь рукой, зло заявил:
— Что уж так–то?.. Довольно!
И усевшись на пол, прислонившись спиной к стене, запел:
Зачем ты, мать, меня родила,
Зачем на свет произвела,
Судьбой несчастной наградила,
Костюм матроса мне дала.
Ведь нас, матросов, презирают,
Нигде проходу не дают,
И нами тюрьмы наполняют,
Под суд военный отдают.
За пять дней Верзилин изучил все татауровские песни. Пел он всегда печальное и всегда о моряках. Эти песни и богатая татуировка заставляли думать, что парень служил во флоте. И странно было слышать, что Татауров почти не умеет плавать, вырос вдали от моря — в Вятской губернии, в деревне, где речку куры вброд переходят… О себе он рассказывать не любил. Впрочем, он вообще предпочитал молчать. Когда Верзилин его расспрашивал, он молча улыбался.
— Так чего уж рассказывать–то? Нечего… — говорил он, разводя руками. — В пехоте служил… А так–то уж нигде не работал…
— А у пожарников?
— Вот разве у пожарников…
— А где тебе наколку сделали? В армии?
— Наколку?
— Да.
— Нет, зачем в армии. Это я когда грузчиком работал… в порту…
— Так ты же сказал, что нигде не работал, кроме как у пожарников?
— Так я там недолго, одно лето.
Татуировкой он гордился.
— Ты как маори, — сказал ему Верзилин.