Цирк мертвецов
Шрифт:
— За музыку, — сказал он, поднимая свой бокал с величайшим почтением. — Пусть она всегда приносит нам радость.
Следующий час Джин и Элис вежливо слушали, стараясь не казаться утомлёнными или безразличными, в то время как Портер щедро наполнял их бокалы шампанским и рассказывал им историю своей жизни. Он был единственным ребёнком в семье, его воспитала мама, вырос в пятидесятых годах в Гринвиче, штат Коннектикут, об отце он вспомнил уже в самом конце.
— Он писал романы и был неплохим писателем. Но писал он очень медленно, — проговорил Портер, и в его монотонном голосе как будто зазвучало извинение. —
— Дилан Портер, — сказала Элис. Портер посмотрел на неё с удивлением:
— Вы читали его книги?
— Я читала «Самую жаркую ночь в году». Это укрепило моё желание переехать в Нью-Йорк.
— Я не прочёл ни одного из его романов до тех пор, пока мне не исполнилось тридцать. Тогда я прочёл все четыре за неделю. Сказать по правде, я почти не помню ничего из того, о чём там говорится.
Около девяти часов вечера Портер посмотрел на часы и предложил Джину и Элис подняться к нему. Он занимал большой и самый дорогой номер в гостинице с двумя спальнями, расположенный на последнем этаже. Войдя в номер, Портер снял с себя рубашку и приготовил им коктейли, достав бутылки из переносного бара, стоявшего на складном карточном столе в центре гостиной. Затем, извинившись, он исчез в одной из тёмных спален, и секунд тридцать Джин и Элис заинтересованно переглядывались; до них доносился шепот Портера, кому-то что-то тихо говорившего, возможно, там была женщина. Когда он вернулся в гостиную, на его губах играла широкая улыбка, а в руках он держал конверт в манильской обёрточной бумаге, и Джин задышал спокойнее, разглядев внутри контур пластинки.
– «Big Boy Pants», настоящая классика, — сказал Портер и сел на диван рядом с Элис. — Я был толстяком, когда был моложе, — говорил он с Элис, как будто Джина не было в комнате. — Таким же, как мальчик из песни. Ну, может быть, не жирным, но пухленьким. До четырнадцати лет, когда я начал интересоваться сексом. Вы хорошо выглядите, Элис. Вы оба хорошо выглядите.
Джин, который всё ещё стоял, прошёл по комнате и нырнул в кресло, стоявшее напротив Элис. Его ничего не выражающее, беспристрастное лицо ничем не выдало его беспокойства озабоченным взглядом, промелькнувшим в её глазах.
— Уже почти десять, — сказал он. Они уже минуту сидели молча. — Мы должны поторопиться на фестиваль. Давайте совершим сделку сейчас и вызовем такси.
— Сделку? — немного раздражённо спросил Портер. — Не понимаю, о чём вы говорите.
— Как вы думаете, почему мы здесь? — спросил Джин, и Элис отметила новую для неё жёсткость в его голосе. — Я плачу вам пять штук за пластинку, что лежит у вас на коленях.
— Ах, это, — туманно сказал Портер и бросил пластинку на кофейный столик, стоящий между ними. — Вы правы. Я помню об этом.
Джин достал из внутреннего кармана пиджака толстую пачку стодолларовых банкнот. Он положил деньги сверху на конверт.
— Сделка заключена, — сказал он, затем услышал смешок у себя за спиной — странный смешок — и почувствовал лёгкий страх в глубине желудка. Быстро повернув голову, он увидел высокую знойную чернокожую женщину, которая стояла на пороге гостиной, водя языком по губам, накрашенным помадой цвета мандарина. Её голова была наголо обрита,
— Это Одри, — сказал Портер, в то время как девушка подошла и села на ручку стула, на котором сидел Джин. — Одри — моя жена.
— Я жена Хыого. Это так, — сухо сказала Одри. — Хьюго и негритянка. Мы вместе и…
— Мы забавная пара, — договорил Хыого за неё. Элис улыбнулась, но Джин не понял почему.
— Потому что я знала, что произойдёт дальше, — позднее объяснила ему Элис, когда они вышли из «Рузвельта» и ехали в такси, мчавшем их к месту проведения концерта. — Я знала, что он извращенец с того момента, как увидела его в баре.
— Да? — рассмеялся Джин. — Думаешь, он бы дал нам по тысяче долларов, чтобы увидеть, как мы занимаемся сексом?
— Я думаю, что он был способен совершить что-то плохое. Я это знаю.
— Думаешь, она и впрямь его жена?
— Нет, конечно. Она шлюха. Он нанял её, — сказала Элис. Джин с таким интересом смотрел на неё, что она спросила:
— Ну?
— Если бы он предложил нам пять тысяч, ты бы сделала это?
Несколько секунд Элис пристально смотрела на Джина. Затем она открыла свою сумочку и достала сигарету из новой пачки «Пэлл-Мэлл». Привычным движением она прикурила её и сказала:
— Надеюсь, ты шутишь, Джин. Очень надеюсь.
Джин отвернулся и посмотрел на пейзаж, проносящийся за стеклом. Они только что миновали скоростную автостраду и теперь ехали по маленькому округу чуть западней Нового Орлеана, где не горел почти ни один фонарь. Они проехали мимо церкви, и Джин открыл окно, чтобы вдохнуть ветер и ощутить ночной воздух. До него донёсся слабый звук, где-то пели христианский гимн. Позже, когда он вернулся в Лос-Анджелес, он сказал брату, что это была «Вечная скала», но и в самом деле он не знал его названия.
Что он знал точно — это он сказал Элис, отвернувшись от окна и посмотрев ей в глаза:
— Я люблю тебя, — сказал он, и она выдохнула и откинулась на сиденье, очевидно застигнутая врасплох.
Несколько секунд её глаза были закрыты, а когда она открыла их, то сквозь переднее стекло автомобиля увидела в небе аэроплан. Машина, идущая за ними, осталась позади, и она сказала:
— Ты только что встретил меня. Ты не знаешь меня.
— Я знаю, что люблю тебя, — сказал Джин, и в машине повисла долгая тишина. — Я это точно знаю.
Когда они приехали на площадку, на сцене была Ирма Томас, ей аккомпанировала The Showmen, домашняя группа студии «Минит» [40] в Новом Орлеане. Она исполнила три песни, в том числе популярный здесь хит, нежную балладу под названием «Ruler of My Heart». После неё выступал Бастер Браун из Мемфиса, играющий на гармонике, и воспел-квартет под названием Delta Boys. Ровно в полночь на главную сцену вышел Джонни Мур с одетыми в одинаковые красные пиджаки и ботинки пианистом и двумя гитаристами.
40
Minit Records — звукозаписывающий лейбл, приобретённый Liberty Records. Позже пластинки, выпущенные Minit в 1966–1970 гг., были переизданы Sunset Records.