Цирк Обскурум

Найт К. А.

Даймонд выгибается, впиваясь зубами с другой стороны моей шеи, и ощущение их обоих внутри меня, их зубов на моей коже… Я разбиваюсь вдребезги.

Крича, я увлекаю их за собой в небытие.

Стон Даймонда эхом отдается в моем горле, в то время как Харт рычит, борясь с моей задницей, прежде чем заорать от удовольствия, когда я чувствую, как его сперма проникает глубоко в меня.

Они держат меня так, зажатую между ними, их члены наполняют меня своим семенем, и я почти теряю сознание от удовольствия. Опускаясь между ними, я позволяю им осыпать мою кожу поцелуями.

— Ты так хорошо справилась,

Куинн, — хвалит Даймонд. — Очень хорошо.

Осторожно он поднимает меня с них, и я падаю, перекатываясь на спину. Каждый дюйм моего тела болит и трясется, но в лучшем смысле этого слова. Харт появляется надо мной, ухмыляясь, и я хнычу, когда он протягивает руку между моих бедер. Харт растирает пальцами свою сперму, и пока я тяжело дышу под ним, он рисует сердечко на моей вздымающейся груди своим освобождением.

Я не могу удержаться и качаю головой, даже когда он падает на пол рядом со мной, Даймонд — с другой стороны. Клаб и Спейд подползают ближе, падая в кучу потных тел на разноцветном полу. Я смотрю в потолок и не могу удержаться от смеха.

Вскоре остальные присоединяются, и когда мой смех затихает, я лучезарно улыбаюсь.

Мое тело не принадлежит им, несмотря на то, что я отдаю его им. Оно мое. Я владею им. Я контролирую его.

Я им пользуюсь.

Они мои, а не наоборот.

Глава

34

Глядя вниз на Эмбер, я не могу сдержать улыбки. Я чувствую вкус рассвета в воздухе, но еще рано, так что я должен дать ей поспать, особенно после того, как мы трахнулись. Она измучена, и когда она вздыхает и глубже прижимается к моей половине своей кровати, я не могу удержаться от желания разбудить ее, чтобы она почувствовала вкус этого шума, но не делаю этого. Я даю ей поспать, но знаю, что сам усну не скоро. Соскальзывая с кровати, я оставляю остальных обнимать ее.

Я одеваюсь и отправляюсь проверить цирк, это укоренилось во мне с детства.

В отличие от других, я был здесь с детства. Я почти ничего не помню до цирка. Я вырос среди полосатых палаток и выступлений. Это стало моим безопасным местом и моим счастьем, а они стали моей семьей. Хильда часто говорила, что меня привезли сюда, чтобы я руководил цирком, и я начинаю верить, что она права. Моя судьба никогда не зависела от меня, но я выбирал это место снова и снова.

Эти люди — моя семья.

Бродя между палатками, я обнаруживаю, что стою на главной дорожке, ведущей к большой вершине, переводя взгляд с одной безмолвной палатки на другую. Это место преображается ночью, но мое любимое время — всегда сейчас, когда тихо, все в безопасности и спят.

Это дает мне знать, что я что-то делаю правильно. Даже осознание того, что Эмбер отдыхает, приносит мне радость. Я чувствовал этот груз с детства, но то, что я был с ней прошлой ночью, уменьшило его, позволив мне дышать. С ней я не смотритель манежа. Я — это просто я.

До меня доносится тихий голос.

— Даймонд?

Я оглядываюсь и вижу сонную Эмбер в одной из наших длинных рубашек, ее волосы растрепаны, но она выглядит такой красивой, что я теряюсь в словах. Она направляется в мою сторону, протирая

глаза, и останавливается рядом со мной.

— Ты в порядке?

— Я не хотел тебя будить, — бормочу я. — Я просто хочу проверить, как все, прежде чем начать свой день.

— Ты когда-нибудь отдыхаешь? — поддразнивает она.

— Не совсем, — отвечаю я. — Всегда так много нужно сделать, и я не хочу никого подводить.

— Похоже на тебя. — Она кивает, оглядывая цирк. — Но я не думаю, что все развалится, если ты позволишь себе поспать. Может быть, ты просто так привык все контролировать, что не знаешь, как поступить иначе.

Я с трудом сглатываю от ее проницательных, невинных слов, а затем она смотрит на меня, ее глаза серые в свете раннего утра, и кажется, что она запоминает мое лицо.

— Что? — Спрашиваю я, чувствуя себя слишком обнаженным и уязвимым.

Она поворачивается ко мне лицом.

— Знаешь, мне кажется, я видела тебя ребенком.

Мои глаза расширяются.

— Что?

— Ты здесь с детства, верно? Я видела мальчика. До сих пор я не понимала этого до конца, но он напоминает мне тебя. Я думаю, это был ты.

Я улыбаюсь.

— Значит, мы связаны дольше, чем другие. — Моя улыбка исчезает, когда я смотрю в ее прекрасное лицо. — Мое настоящее имя Аттикус.

Мне кажется важным, чтобы она знала, что, когда никто другой этого не знает, я отдаю ей часть себя, которой ни у кого другого нет и никогда не будет.

— Приятно познакомиться с тобой, Аттикус. — Она лучезарно улыбается и берет меня за руку. — А теперь давай вернемся в постель. Все остальное может подождать до восхода солнца. До тех пор ты принадлежишь мне, а не цирку.

Проглотив свои протесты, я позволяю ей отвести меня обратно в ее постель.

Я позволяю ей снять еще большую тяжесть с моих плеч, и когда она с улыбкой оглядывается на меня, я вижу маленькую девочку, которая появилась на свет много лет назад. Теперь я вспомнил ее. Как я мог забыть? Тогда она зачарованно наблюдала за мной.

Интересно, смотрю ли я на нее по-прежнему — с надеждой.

Глава

35

Несколько ночей спустя дела в цирке идут своим чередом. Несмотря на нападение и человеческие жертвы, нам удалось отремонтировать то, что мы могли, и заменить то, что мы не смогли. Все еще ощущается пронизывающая грусть из-за потери друзей и семьи, но даже это не может развеять волнение перед сегодняшним шоу.

Цирк полон семей и любопытных горожан, которые горят желанием увидеть шоу и уродов, о которых их предупреждали. Они всегда смотрят на нас свысока, но волнами стекаются посмотреть на наше выступление. Я думаю, что большинство людей жаждут того, что у нас есть, и из-за того, что они не могут получить это сами, они называют нас уродами, но если бы у них была возможность, они бы в секунду бросили все и присоединились к нам. Цирк Обскурум не для всех, и присоединиться к этому цирку совсем не то, что присоединиться к другим, но они этого не знают. Им все еще любопытно. Они по-прежнему каждую ночь раскрывают свои сердца и ненадолго забывают, что мы должны быть изгоями.