Цирк проклятых
Шрифт:
Мало что есть на свете более печального, чем семья, везущая дорогую мамочку обратно на кладбище в аромате дорогих духов, маскирующих запах распада. Хуже всего была клиентка, которая перед доставкой мужа обратно вымыла его в ванне. Почти всю его плоть ей пришлось везти в пластиковом мешке для мусора. В теплой воде мясо просто отстало от костей.
Ларри отступил, споткнувшись о цветочную вазу. Я его подхватила, и он привалился ко мне, все еще нетвердо стоя на ногах.
— Спасибо… за все, —
Он смотрел на меня с расстояния всего в несколько дюймов. В прохладе октябрьской ночи по его лицу струился пот.
— У тебя пальто есть?
— В машине.
— Пойди и надень. А то простудишься до смерти, потея на таком морозе.
Улыбка его расплылась в широкую ухмылку.
— Как прикажете, босс. — Глаза его были чуть больше, чем нужно, и были видны белки. — Вы меня оттащили от края. Я этого не забуду.
— Благодарность — это хорошо, детка, но пойди надень пальто. Если поймаешь грипп, то работать не сможешь.
Ларри кивнул и медленно пошел к машинам. Все еще нетвердой походкой, но уже мог идти. Кровь у меня из руки почти остановилась. Я стала вспоминать, есть ли у меня в аптечке пластырь подходящего размера. Пожав плечами, я пошла к машинам вслед за Ларри. Хорошо поставленные в залах суда голоса юристов заполнили октябрьскую ночь, и слова отдавались под деревьями эхом. На кого они хотели произвести впечатление? Трупам на речи плевать.
20
Мы с Ларри сидели на холодной осенней траве, глядя, как юристы заполняют завещание.
— Какие они серьезные, — заметил Ларри.
— Работа у них такая — быть серьезными, — отозвалась я.
— Быть юристом — это значит, что ты не можешь иметь чувства юмора?
— Ни грамма, — сказала я.
Он ухмыльнулся. Короткие волосы у него были такими ярко-рыжими, что почти переходили в оранжевые. Глаза глубокого голубого цвета, как весеннее небо. И глаза, и волосы я разглядела в свете салонов наших машин. В темноте же он казался сероглазым с каштановыми волосами. Терпеть не могу давать свидетельские показания по внешности людей, которых я видела в темноте.
Цвет лица у Ларри Киркланда был молочно-бледным, как бывает у рыжих. Облик завершала густая россыпь золотистых веснушек. Вообще он был похож на куклу-переростка Худи-Дуди. В смысле — такой же симпатичный. Он был низкорослым, для мужчины очень низкорослым, и потому я уверена, что ему не понравилось бы слово «симпатичный». У меня это одно из самых нелюбимых ласковых слов. Если бы учли голоса всех низкорослых людей, слово «симпатичный» было бы из словарей вычеркнуто. И я бы за это голосовала.
— Давно ты стал аниматором? — спросила я.
Он посмотрел на светящийся циферблат своих часов.
— Примерно
Я вытаращила глаза:
— Это твоя первая работа?
Он кивнул.
— Разве мистер Вон вам не говорил?
— Берт только сказал, что нанял нового аниматора по имени Лоуренс Киркланд.
— Я сейчас на последнем курсе Вашингтонского университета, и это моя семестровая практика.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать, а что?
— Ты же еще даже не совершеннолетний!
— Ну, так я не могу пить и ходить в порнотеатры. Не очень большая потеря, если по работе не приходится ходить в такие места. — Он посмотрел на меня и наклонился в мою сторону. — А что, эта работа требует ходить в порнотеатры?
Лицо его было совершенно нейтрально-приветливым, и я не могла понять, дразнит он меня или нет. Я решила, что он все-таки шутит.
— Двадцать — это нормально.
Но я покачала головой.
— По вашему виду не скажешь, что вы так думаете, — сказал он.
— Не твой возраст меня беспокоит, — ответила я.
— Но что-то все же вас беспокоит.
Я не знала, какими словами это выразить, но что-то было в его лице приятное и веселое. Такое лицо, которое чаще смеется, чем плачет. Он был чистый и блестящий, как новенький пенни, и я не хотела, чтобы это переменилось. Мне не хотелось быть человеком, который заставит его лечь в грязь и поваляться.
— Тебе случалось терять близкого человека? Я имею в виду в семье?
Веселость сползла с его лица. Он теперь выглядел как грустный задумчивый ребенок.
— Вы говорите серьезно?
— Смертельно серьезно.
Он покачал головой.
— У меня даже бабушки и дедушки живы.
— Ты видел когда-нибудь насилие близко или лично против тебя?
— В школе я часто дрался.
— Почему?
Он усмехнулся:
— Они думали, что маленький — значит слабый.
Я не могла не улыбнуться:
— И ты убедил их в обратном.
— Да нет, из меня выколачивали пыль четыре года подряд.
И он тоже улыбнулся.
— А тебе случалось победить в драке?
— Иногда бывало.
— Но победа — это не самое главное, — сказала я.
Он внимательно посмотрел на меня серьезными глазами.
— Нет, не главное.
Это был момент почти полного понимания. Общая история — самый маленький ученик в классе. Годы и годы, когда тебя в спортивные команды выбирают последним. Годы, когда ты автоматически становишься жертвой любых хулиганов. Быть маленьким — от этого можно озлиться. Я была уверена, что мы друг друга поняли, но я, поскольку я женщина, должна была выразить это словами. Мужчины часто обмениваются мыслями молча, но иногда случаются ошибки. Я должна была знать наверняка.