Цитадель Гипонерос
Шрифт:
— Скорее здесь случай развоплощения, как следствие заброшенности. Что толку от шкатулки без ее драгоценностей?
— Вы слишком добры к человечеству! Я бы охотнее сравнил его не с драгоценностями, а с чумой! Что до меня, я думаю, что вселенная была раем… пока случайно не зародились эти отвратительные типы, именующиеся людьми!
Тиксу сообразил, что презрительная интонация Лотера Пакуллая, в первую очередь поворачивающаяся против него же самого, говорила о том, как глубоко его расстраивают предзнаменования конца галактики, и что физическая деградация профессора всего лишь телесно отразила упадок его духа.
— Я повторю свой вопрос, господин чародей: способно ли ваше индисское
В его голосе зазвучали приподнятые нотки, а любые следы усмешки в лице пропали.
— С чего же тогда я должен спасать от уничтожения эти отвратительные порождения случайности? — осведомился оранжанин.
— С того, что как раз вы в случайность не верите, — возразил неоропеец. — И потому, что вы, вероятно, считаете моральным долгом прийти на помощь своим братьям-людям. Но проблема не в этом: насколько высокого мнения вы о своей магии? Достаточно ли, по вашей оценке, могуча, чтобы сдержать наступление черной дыры?
Тиксу отставил пустую тарелку рядом со скрещенными ногами. Все его сытое тело наполнилось приятным теплом и молило об отдыхе.
— Действия убедительнее разговоров, — сказал он, давя зевок. — Я могу дать вам возможность вернуться на вашу родную планету.
— Как это?
— Инициируя вас антрой, звуком жизни, научив вас пользоваться им и возложив на вас ответственность за распространение Слова в центральных мирах.
— Я? Миссионер Индды? Мои коллеги в Институте просто осатанеют!
— Подумаешь! Звук жизни совершит то, чего ваши драгоценные коллеги не захотели или не смогли совершить: он возвратит вас домой сквозь пространство за тридцать тысяч световых лет. Когда вы отведаете силы антры, когда вы снова войдете в живой хор творения, хихиканье ваших сослуживцев оставит вас равнодушным, а то, еще лучше, и развлечет. Предлагаю вам, профессор Пакуллай, уникальную возможность слиться с теми самыми универсальными механизмами, понимания которых вы искали так долго.
— Допустим, вам удастся отправить меня обратно на Алеманию, но люди бы меня приняли за монстра, за говорящего примата…
— Антра подгонит вашу физиологию под ваши потребности. Не ищите другого объяснения моей собственной приспособленности. Что думаете о моем предложении?
Лотер Пакуллай схватил кубик пальцами и машинально поднес ко рту. По заблиставшим в глазах молниям было заметно, что в голове его забушевала буря.
— Вам не обязательно отвечать сразу, — добавил Тиксу. — Я устал и хотел бы отдохнуть…
Через несколько часов оранжанина, улегшегося на бывшей постели Наума Арратана, разбудил странный шум. Он приподнялся на локте и увидел подрагивающий силуэт растянушегося на другой койке Лотера Пакуллая, которого сотрясали глубокие рыдания.
Неоропеец был прилежным, но не слишком одаренным учеником. В нем не засыпал вечно ненасытный интеллект, который заставлял его задавать множество вопросов и мешал ему добраться до внутреннего храма, нефа, откуда начинались дороги пространства и времени.
После того, как Тиксу инициировал его антрой, Лотер пустился в бесконечные разговоры о волнах, квантах и флюидах — вместо того, чтобы отдаться тонким внутренним потокам. Это словесное недержание вызывалось и болезненностью расставания с обветшалыми шаблонами, и боязнью столкнуться с безмолвием, которое нервировало человека, привыкшего к беспрестанному мысленному треску.
Тиксу не пытался убеждать или торопить его. Он понимал, что профессору Пакуллаю, чтобы освоиться с посвящением, нужно больше времени, чем кому-либо еще. Пока новопосвященный боролся с внутренними противоречиями, оранжанин побывал в трюмах некоторых из застрявших
— Наум Арратан был специалистом по роботехнике, — пояснил Лотер Пакуллай, — но вернуть эти автоматы к жизни ему не удалось. Похоже, они лишились своего содержания, своей энергии. Еще одна загадка. Возможно, это эффект магнетизма Арратана. Однако у этих роботов есть встроенные генераторы, и они должны бы были вырабатывать необходимую им энергию. С их помощью мы без труда отремонтировали бы корабль и вернулись бы в обитаемые миры…
— Ни о чем не жалейте: отныне к вашим услугам антра.
— Да-да, конечно, волшебная антра, звук чуда…
Тиксу постепенно привыкал к атмосфере мертвой звезды. У него значительно снизилась потребность в кислороде, и больше не составляла проблемы гравитация. Зато лица Афикит и Йелль чаще и чаще вытесняли все прочие мысли, и к нему подкрадывались отчаяние и мука. Тогда Тиксу укрывался в пилотажной рубке какого-нибудь из кораблей, опускался в крутящееся кресло и давал волю слезам.
Он потерял с ними контакт практически на следующий день после ухода. Тончайшая нить, связывавшая его с ними, внезапно оборвалась, и он перестал чувствовать их присутствие, их тепло, их жизненную ауру. При этом он оставался уверен, что они не погибли, но злая сила пленила их и держит между жизнью и смертью. Тиксу решил было вернуться обратно, чтобы спасти их. Он упрашивал антру вернуть его к ним, но звук жизни игнорировал его мольбы, а простирающиеся перед ним дороги неумолимо уводили его из исследованной вселенной. Тогда он понял, что не сможет уже повернуть назад, что, по выражению Йелли, «именно так вершатся дела»… Его, оранжанина, бывшего служащего ГТК, простого смертного бедолагу, который пытался утопить свои слабости в алкоголе мумбе, вибрирующий хор творения назначил быть одиноким голосом человечества в стране блуфа. Он еще не понимал, что за роль ему предстоит сыграть во владениях Гипонероса. Он вверил себя водительству высшей силы — ни чему иному, как песне, которую сам же выпевал. Он знал только, что поставит на кон игры саму суть своего бытия, и что выйти из противостояния без потерь не суждено. Цена была непомерной, но человечеству и самому ему она встала бы еще дороже, откажись он исполнить свое предназначение. Ныряя в деремат ГТК на Двусезонье, он не только отправился по следам женщины, пленившей его своей красотой, но и ступил на суровый, безжалостный путь, от которого до тех пор бессознательно уклонялся.
В купол ворвался Лотер Пакуллай. Его било необычайное лихорадочное возбуждение — это выдавали горящие глаза и отрывистые движения. Уже неделя, как он вернулся к привычке одеваться. Закатанные снизу штанины и стянувшиеся к локтям рукава куртки делали из него оборванца, но, хоть одежда на нем теперь и не соответствовала телосложению, он снова выглядел человеком.
Валявшийся на своей койке Тиксу сразу понял причину волнения неоропейца.
— О боже, господин индисский чародей, вы были правы! Ваш чертов звук привел меня в какое-то подобие воображаемой комнаты, изрезанной светящимися проемами. Я выбрал один наугад, почувствовал как бы удар током, а когда снова открыл глаза — обнаружил, что я более чем в трехстах метрах от того места, где был. Сначала я подумал, что сплю или стал жертвой галлюцинации. Я повторил операцию еще раз, десять, двадцать раз и с каждой попыткой получал один и тот же результат.