Цитадель Гипонерос
Шрифт:
— Бесполезно, — объявил какой-то буржуа в роскошной муаровой накидке, которой не удавалось скрыть его тучности. — Единственный способ вернуть его к жизни — это ввести ему реанимационные препараты вместе с его генетическим кодом. Вам нужно срочно доставить его в одну из лечебниц Венисии. Хотите, чтобы я вам вызвал таксишар?
Мальчик обернулся и посмотрел на него измученным, полным слез взором. Чужаки ничего не понимали в ментальном контроле, их можно было читать по глазам, как открытую голокнигу. Довольный собой буржуа подавил торжествующую улыбку: ни один эмоциональный всплеск не отразился на его спокойном, нейтральном, ровном голосе.
— Учитывая, что его оружие все еще дымится, я сомневаюсь, чтобы его криогенизировали более трех часов назад, — вмешался мужчина, белое лицо которого, обрамленное тремя локонами, резко выделялось в темноте. — Поэтому ему не нужен генетический код для пробуждения, достаточно препаратов реанимации.
Ребенок встал, подошел к нему и так напряженно на него уставился, что тот отступил на шаг. Было что-то устрашающее в силе, исходящей от этого взгляда.
— Вы уверены?
— Абсолютно, и не нужно так прожигать меня глазами, мой юный друг, — запротестовал мужчина. — Да вы даже зачатков контроля эмоций не получили? А что вы делаете посередь ночи с волнобоем в руке? Вы, значит, вор? Или один из этих революционеров, которые
Ребенок продолжал свирепо всматриваться в него, ничего, однако, не отвечая.
— Возможно, с полицейским или скаитом-чтецом вы будете разговорчивее, — продолжал мужчина.
Зрители поспешили выразить одобрение земляку — кто еле заметно шевельнул подбородком, а кто чуть подмигнул. Чужаки внушали им не только презрение или насмешку, но и недоверие, опиравшееся на столетия веры в собственное превосходство. У этих двоих, молодого человека и ребенка, появившихся из ночи и вооруженных как вульгарная солдатня, наверняка была нечиста совесть, и здравый смысл требовал без промедления сдать их на попечение сил правопорядка. Программы стирания, которые на ежемесячных службах в храмах внедряли в них скаиты, инстинктивно отождествляли полицию с ценностями социального порядка и с нравственностью.
— Пойдемте, мой мальчик. И не беспокойтесь о своем друге — о нем позаботится междупол.
Зеваки, крепкие своим числом и превосходством, дарованным от рождения, ожидали, что ребенок послушается мужчину беспрекословно, но он отреагировал совершенно неположенным образом — вскинул на них свой волнобой и большим пальцем спустил предохранитель. Они даже рта открыть в знак протеста не успели. Лучевая волна мертвенно-белой вспышкой вонзилась в ночь и разметала драгоценный камень аллеи.
— Убирайтесь! — завопил мальчишка.
Любопытствующие внезапно и думать забыли о ментальном контроле, отбросили всякую самоуверенность и рассыпались, словно стая павлинов в ночи. У некоторых, однако, хватило духа направиться к императорскому дворцу с намерением рассказать о своих злоключениях дежурным полицейским.
Когда Жеку удалось унять нервную дрожь, он сунул руку под облеган Шари, уже холодного и жесткого, как глыба льда. Прикосновение напомнило ему о мерзлой коже Сан-Франциско и Робина де Фарта, лежащих на снегу в цирке Плача на Жер-Залеме. Он изо всех сил пытался перевернуть тело махди, и ему потребовалась добрая четверть часа, чтобы найти и извлечь коробку со шприцами. Встревоженный надвигающимся топотом, он поднял голову и увидел четко различимые силуэты, которые бегом приближались к нему.
Глава 9
КОРИФЕЙ [12]
Расскажи Хору, о Саур, историю битвы между армией принца Арту и тремя космическими монстрами.
САУР
Воспоминания об этой битве не дают мне покоя и наполняют меня ужасом. Я не в силах говорить о ней без трепета, хотя не раз являл свою доблесть на войне. Разве не пронзал мой меч груди тысяч вражеских солдат? Разве не пробил я магнитные стены на одной-единственной ракете и не разрушил в одиночку гордого города Нарофа?
ХОР
Кто осмелится усомниться в твоей храбрости, о Саур, тот заслужил смерти тысячекратно. Ты верно служил принцу Арту, законному правителю Гардайи. Рассказывай, ценность твоей истории лишь возрастет.
КОРИФЕЙ
Не пытайся щадить нас, Саур. Слышать правду порой нелегко, но Хор и жители Гардайи докажут, что достойны твоей легендарной храбрости.
САУР
Монстры, пришедшие из пространства, уже успели разрушить городки Флаэр и Удот, одолели бейлифов правопорядка и предали смерти чудовищное количество стариков, женщин и детей. Принц Арту приказал мне возглавить когорту и во что бы то ни стало остановить продвижение этих трех существ. Нас были тысячи против троих, о Хор, и при этом рассказе лицо мое покрывается краской позора.
ХОР
Не стыдись и продолжай, о Саур. Разве то не были непобедимые небесные гарпии, существа из космоса?
САУР
Истина исходит из твоих уст, о Хор. Демоническими были эти три существа. Издали походили они на людей, вблизи же будили в памяти чудовищ из бестиария этой варварской церкви, именуемую Кройз. Неровны и голы были их черепа, шершава и потрескана кожа, круглы и исполнены зловещей энергией их глаза. Хотя они ходили обнаженными, определить их пол было невозможно, ибо ничто не указывало на их пол, потому что не было у них ни видимого мужеского члена, ни женской раковины.
КОРИФЕЙ
Изъяснялись ли они на том или ином языке, о Саур?
САУР
Они выговаривали слова на межпланетном нафле, о Корифей, но их голос был столь же неприятен, как у птиц-попугаев. Сначала мы обстреляли их световыми волнами высокой плотности, но это ничего не дало. Затем мы попытались сжечь их из огнеметов, но они остались невредимы в потопе огня.
ХОР
Если им не вредили ни свет, ни огонь, то к чему тогда они были восприимчивы, о Саур?
САУР
Боюсь, ни к чему, о Хор. Мы пробовали пронзать их копьями, мечами, кинжалами или саблями, но пробить их кожу у железа выходило не лучше, нежели у света и огня. Они учинили великую резню среди солдат, хватая их за шеи и круша своими безобразными пальцами, потроша голыми руками, вырывая им руки, ноги, мужеские члены и головы.
ХОР
А ты, о Саур, что делал ты, пока убивали твоих людей?
САУР
Ты вместе с народом Гардайи обвиняешь меня в трусости, о Хор? А ведь ты публично признал мое мужество.
ХОР
Не
САУР
Я не остался в стороне от битвы, о Хор, или ты сомневаешься? Воздев меч, я налетал на космических монстров более тридцати раз, но чувствовал, что острие моего оружия ударяет в материал тверже камня. Все же каждый раз мне удавалось увернуться от их захватов и набрать разгон для новой атаки. Случилось так, что все мои люди были истреблены, о Хор, и я оказался один против наших врагов.
КОРИФЕЙ
Что же случилось потом?
САУР
Мои слова покажутся вам невероятными, о ты, Корифей, о ты, Хор, но они лишь выразят истину чистейшую и абсолютную: создания пространства исчезли так же таинственно, как и появились, как если бы одержимое ненавистью божество отозвало своих подручных после того, как они свершили свое злодеяние.
ХОР
«Невероятными» — подходящее слово, о Саур.
КОРИФЕЙ
Каков твой вердикт, о Хор?
ХОР
Капитан Саур подвергнется испытанию божественным судом. Если его признают виновным в том, что он бросил своих людей, он будет распят у великих врат Гардайи.
12
Предводитель сценического хора.
– Прим.перев.
13
Палинодия – в античности стихотворение, в котором поэт заявлял, что отказывается от прежних чувств. В дальнейшем смысле под палинодией понимается полное изменение отношения, политических взглядов, всякое отречение.
ПРИМЕЧАНИЕ: Некоторые ученые связывают монстров, описанных капитаном Сауром (спорной фигурой в иссигорской истории), и скаитами Гипонероса. Слово «Скаит» могло, в частности, происходить от слова «скатите» (или «скайтеж»), означающего солдата-самоубийцу, проникающего в ряды врага, чтобы сеять смерть. Напомним, что Закон Этики ГМ 7034 года был принят на Иссигоре.
Тиксу лишился всякого ощущения пространства, но антра, бдительный хранитель его индивидуальности, пока что удерживала слитным его «я». Потоки энергии растащили во все стороны его растворившееся в чане тело, но при нем остались независимость, способность к рассуждению и самоосознание. Он не знал, как долго продержится эта хрупкая целостность: два конгломерата, в которые собрались споры-властители матричного растворяющего чана, выработали программу нейтрализации антры, и Тиксу понял, что вибрация звука жизни неуклонно затихает.
Оранжанина окружали гармонические волны, они накладывались друг на друга, образуя согласованные серии, язык без правил, близкий человеческому ментальному механизму, но споры-властители называли его «вероятностной переадресацией». Споры не издавали звуков, не произносили слов, они испускали волны, частота которых обращалась в понятия. «Переадресация», или «вероятностное диспетчирование» — термины, которые лучше всего описывали внутреннее функционирование Гипонероса: реакции, импульсы, стимулы запускались с центральных мемодисков, погруженных в чаны, а затем следовали по древовидному пути, ветви которого закрывались или открывались сообразно вероятностям. Когда Тиксу был отделен от своей телесной оболочки, главные споры вознамерились было изучить потаенные механизмы творческой силы человека, но не предвидели (да и с чего им было предвидеть?), что антра, фундаментальный звук, будет сопротивляться с таким упорством, что их данные начнут деструктурироваться. Точно так же они не предполагали, что человеческий разум, подвижность которого резко превосходит внутриматричные передачи (согласно недавним расчетам, в 10 в 45-й степени раз), будет свободно разгуливать по контурам Гипонероархата. Человеческому разуму незачем было прибегать к переадресации, к древовидной структуре — вероятно (60,78 %) потому, что он обладал своим собственным истоком и был сам себе ссылочным индексом. Их посетитель, на данный момент бесконтрольный, получил доступ и к базовым, и к эволюционным данным чанов, к истории Гипонероса, к расчетам предположений, к информации, предоставленной скаитами высших эшелонов, разбросанных по мирам империи Ангов, к комплексу программ поддержки внешнего и внутреннего обмена. Оранжанин, пока антра охраняла его целостность, оставался чем-то вроде внедрившегося вируса, нарушающим взаимодействие внутри системы, и давал человеческой расе шанс, пусть и крохотный, объединиться и начать контрнаступление.
Несколькими днями ранее, выйдя из психокинеза, Лотер Пакуллай и Тиксу долго лежали, распластавшись под силой тяжести по земле. Первое, что они увидали — это чаны, два огромных квадратных бассейна площадью более тысячи квадратных метров, заполненные густой темной жидкостью. Тиксу удивила рябь на поверхности — при такой силе тяжести и полном отсутствии ветра. Если бы не идеальная симметрия и облицовка, чаны можно было бы принять за естественные озера. Над этим двойным резервуаром вздымалась гигантская спираль, словно так дымила пустота, и устремлялась в бездонное сердце черной дыры. От нее исходила ужасающая безжизненность, нега-сила, которой, казалось, не могла противиться никакая, пусть самая стойкая, конструкция. Черная дыра занимала весь центр небесного свода, она на глазах росла, словно ядовитый венчик цветка, что расцветал и поглощал миллионы звезд вокруг.
В голове Тиксу снова эхом отозвался детский голосок Йелль: «Блуф набирает силу… Миллионы звезд исчезли этой ночью… Блуф пытается нас сожрать…»
Своими детскими словами она лучше любого другого описала главного врага человечества. Тиксу действительно словно попал к обеденному столу: этот отвратительный рот, вытянувшийся уже на несколько миллиардов километров в ширину, поглощал весь свет, всю жизнь, все вибрации хора творения. Однообразно серый и плоский пейзаж звезды Арратан и непрестанный гул, становящийся все громче и громче в сопровождении расползающейся тьмы, составляли картину и завораживающей, и пугающей красоты.