Цитадель
Шрифт:
Мысль де Труа собиралась сделать еще один вираж над нарисовавшейся в его сознании картиной, но вдруг... тамплиер очнулся, будто ужаленный. Будто из иного мира проникла рука и тряхнула его за плечо. Он медленно, и как бы без всякой цели, огляделся. Нет, все в порядке, караван мулов медленно всасывается полуоткрытой пастью ворот. Клубится вечная пыль, стражник лупит нищего по спине древком копья. Что же случилось?!
– Гизо, - сказал шевалье вполголоса, - не оборачивайся ко мне. Сейчас ты подойдешь вон к тому торговцу и купишь у него полдюжины перепелов. Только не спеши.
Рыцарь спрыгнул с
– Приветствую тебя, глаз в будущее, - негромко сказал де Труа.
Увидев перед собой столь солидного клиента, "глаз" засуетился, прихорашиваясь в профессиональном отношении, стараясь приобрести значительную осанку, и прокашливаясь, чтобы подготовить голос к произнесению сакраментальных суждений.
– Что желал бы узнать высокородный господин и поверит ли назореянин пророчествам из уст почитателя Магомета.
– Бросай свои кости и скажи, каков будет мой завтрашний день.
– Завтрашний день? Спроси меня лучше о судьбе королевства, или о том, когда падет на землю звезда Эгиллай, или хотя бы о том, сколько будет сыновей у твоего старшего сына. Не приходилось мне слышать, господин, чтобы кто-нибудь из моих собратьев по ремеслу гадал на завтрашний день.
Де Труа усмехнулся.
– Почему же, о знаток мировых судеб?
– Потому что в завтрашнем дне человек обычно уверен, и в счастливых его сторонах и в ужасных.
– Ты увиливаешь от ответа, благороднейший из гадальщиков, но пусть будет по твоему. Посоветуй мне, человеку вдруг потерявшему уверенность в том, что завтрашний день наступит, что делать.
Слезящиеся глаза старика вдруг остекленели и он испугано прошептал:
– Поберечься.
Еще это слово не было закончено, а де Труа уже успел обернуться и бросившийся на него человек с золотым кинжалом в руке, наткнулся на острие мизеркордии. Он умер сразу, не издав ни звука. Впрочем и так все было ясно. Рядом уже стоял Гизо с арбалетом наизготовку.
– Он был один?
– спросил де Труа.
– Я смотрел внимательно, но больше никого не заметил, - ответил юноша.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ГОРДОСТЬ И ПРЕДУБЕЖДЕНИЕ
– Предоставляю вам право первого копья, шевалье, - сказал Рено Шатильон.
– Благодарю вас, граф, - отвечал де Труа.
Они стояли рядом, стремя к стремени, на пологом склоне холма. Внизу в чахлых колючих зарослях продвигалась волна истошного лая. Егеря двумя сворами собак загоняли какую-то крупную дичь. Этот вид охоты плохо прививался в субтропических, лишенных подлеска, лесах Палестины. Трудно также было привезти сюда как следует натасканных аквитанских собак. Животные хуже людей переносят тяготы морских путешествий.
– Это белогрудый олень, - сказал прислушиваясь граф.
– Олень?
– в голосе де Труа послышалось разочарование.
– Напрасно вы так, этот олень мало чем уступит вашему лангедокскому зубру.
Затрубил
– Пора!
– скомандовал граф и дал шпоры коню в четверть силы. Всадники, медленно набирая ход, поскакали вниз, к подножию холма. Вскоре им открылась такая картина: на небольшой поляне, осев на задние ноги, наклонив огромную, увенчанную крылатыми рогами голову, вращался разрывая копытами землю и дико храпя, мощный зверь.
Он был окружен дюжиной истошно лающих, припадающих на передние лапы собак. Одна с перебитым позвоночником валялась тут же. Зверь с налитыми кровью глазами, время от времени, бил в ее труп копытом.
– Прошу вас, де Труа, - крикнул граф, - когда метнете копье, проскакивайте подальше. Он обезумел, может повалить лошадь и переломать вам ноги.
Тамплиер пришпорил своего жеребца, перехватил на ходу копье и понесся прямо в гущу схватки. Граф двинулся за ним несколькими мгновениями позже. Пролетая на полном скаку мимо храпящего чудища де Труа приподнялся на стременах и метнул свое тяжелое двенадцати фунтовое копье. Если бы мишень была неподвижной, он попал бы туда, куда целился, в шею чуть пониже загривка, но олень все время рвался из стороны в сторону, отпугивая распаленных схваткою собак, и, поэтому, острие попало в крышку черепа между рогами. Это место было защищено костным наростом толщиной в три пальца и олень от удара лишь слегка осел на задние ноги и ослеп на время. Удар этот его обездвижил, подготовив для повторной атаки графа Рено. Тот все сделал как следует, острие его копья вышло с другой стороны шеи. Егеря закричали, приветствуя успех своего господина.
Вскоре был разложен костер. Жир с оленьей ноги, насаженной на вертел, с шипением капал на угли. Быстро стемнело.
За спиной беседующих господ стоял слуга с большим кожаным бурдюком и следил за тем, чтобы их чаши не пустели. Несмотря на удачную охоту, на прекрасный вечер, замечательное вино, Рено был невесел. Он тупо следил за тем, как искры уносятся к синеющему небу, втягивал ноздрями благодатный охотничий воздух, который был всегда для него слаще райской амброзии, и оставался мрачен и неразговорчив.
Де Труа считал своим долгом поддерживать беседу, но вместе с тем старался вести ее так, чтобы не выглядеть навязчивым. Он знал, что граф относится к нему неплохо, но настоящих товарищеских отношений меж ними еще нет, да и вряд ли они могут возникнуть принимая во внимание разность происхождения и интересов.
Наклонившись к костру граф отполосовал ножом кусок оленины и попробовал, готова ли.
– Сухое очень мясо, - сказал он, - у нас в Аквитании оленину шпигуют свиным салом.
– Но ведь не ради жирной оленины вы ездите на охоту, граф, - заметил де Труа, пытаясь прожевать кусок волокнистого пресного мяса.
Рено Шатильон отпил вина из своей чаши, впрочем сделал это без желания, по рассеянности.
– Скажите, сударь, вы, я вижу, человек, имевший возможность повращаться в столицах, известно ли вам что-нибудь о госпоже Жильсон?
– Госпожа Жильсон, - де Труа тоже отпил вина и с таким видом, будто оно требовалось ему для освежения памяти, - меня представляли ей в Иерусалиме.
– Давно ли?
– Достаточно давно. Судя по вашему голосу она доставила вам какие-то неприятности?