Цивилизации
Шрифт:
Когда они сгружают свои дома, то устанавливают непременно входом на юг… кибитки с вещами ставят по обе стороны от юрты на расстояние в половину броска камня, так что жилище стоит между двумя рядами кибиток, как между двумя стенами [318] .
У каждой жены хозяина дома — своя юрта. Постель хозяина располагается напротив входа, у северной стены. В противоположность китайским правилам почтительности женщины сидят с восточной стороны, а мужчины справа от хозяина. Онгходд — войлочные изображения предков — расставляются вдоль стен над головами хозяина и хозяйки, и между ними помещается образ духа-хранителя; другие изображения, украшенные выменем коровы и кобылы, висят соответственно над головами мужчин и женщин. Вся семья собирается в юрте той жены, которую хозяин выбрал на ночь; здесь пьют, совершив предварительно возлияния предкам. «Я бы все для вас нарисовал, — уверяет
318
Ibid., p. 74.
319
Ibid., p. 75.
Вильям живо изображает местность — такую ровную, что одна женщина может управлять тридцатью кибитками, связанными веревками. «Нигде, — пишет Вильям, — у них нет постоянного города», а о «городе, который придет», то есть о небесном Иерусалиме, — «они вообще не знают».
Они разделили между собой Скифию, которая начинается от Дуная, где встает солнце, и каждый племенной вождь, в зависимости от того, сколько людей в его подчинении, знает границы своих пастбищных земель, знает, где пасти стада летом и зимой, весной и осенью.
Он описывает рацион, отражающий экологию степей. Хотя у монголов много разновидностей скота, лошадь — главный партнер в их экосистеме; для них она была почти так же важна, как американский бизон для жизни человека на Великих Равнинах. Основная пища летом — кобылье молоко. Внутренности и мясо лошадей, умерших естественной смертью или переживших свою полезность, давали вяленое мясо и колбасы на зиму. «Очень хорошую обувь» делают из «задней части лошадиной шкуры». Пьют, по примеру склонной к пьянству элиты, перебродившее кобылье молоко, что сопровождается обрядами: возлияниями онгходду и по всем четырем сторонам света, музыкальным сопровождением, соревнованием в количестве выпитого, которое заканчивается тем, что побежденного хватают за уши и сильно дергают, «заставляя извергнуть содержимое желудка, а сами в это время хлопают в ладоши и танцуют вокруг него» [320] .
320
Ibid., pp. 75–78.
Вильям рассказывает о жизни ханского двора и подробно передает свои беседы с постоянно пьяным Монгкой, внуком Чингисхана, — беседы, в которых, несмотря на хвастовство и самодовольство хана, раскрываются черты, которые сделали монголов его эпохи великим народом: терпимость, приспособляемость, уважение к традициям. «Мы, монголы, верим, — говорит Монгка, если Вильям правильно его понял, — есть лишь один Бог, в Ком мы живем и в Ком умираем, и к Нему всегда обращены наши сердца». Расставив руки, он добавил: «Но так же как Бог дал разные пальцы ладоням, так Он дал людям разную веру» [321] .
321
Ibid., pp. 113–114.
Наступивший мир не изменил кочевого образа жизни монголов, но о терпимости завоевателей к другим культурам свидетельствуют слова хана Монгки — хан Хубилай говорил Марко Поло примерно то же самое. Поэтому монголы, сохраняя на родине традиционный уклад, в других странах готовы были частично усвоить иные привычки. Например, в Китае они переняли обычаи завоеванного общества. Когда один из его полководцев предложил уничтожить десять миллионов китайских подданных, Чингисхан не согласился и постановил взамен взять в виде налогов с этих десяти миллионов 500 тысяч унций серебра, 80 тысяч отрезов шелка и 400 тысяч мешков зерна. Знамя с хвостом яка, под которым сражался Чингисхан, его наследники заменили тенью китайского зонтика. Основатель империи передвигался верхом на лошади, а его внуку для переезда требовались четыре слона. Для его предков хорош был самый простой дом, а хан Хубилай выстроил в Шантунге дом наслаждений из позолоченного тростника.
Кое-кто из китайских подданных негодовал на чужеземные обычаи хана: на возлияния перебродившего кобыльего молока, которые он совершал перед богами, на варварские пиры с поеданием мяса в огромных количествах, на его приближенных, которых он отбирал вовсе не из конфуцианской элиты, точнее, вообще за пределами Китая. Марко Поло сообщает, что всем китайцам ненавистно правление великого хана, ибо он поставил над ними степняков, большинство которых мусульмане, китайцы же не могут этого вынести, поскольку считают себя рабами. Более того, великий хан не имеет титула правителя Китая, потому что захватил эту страну силой. Оттого, не доверяя людям, он
Действительно, Хубилай оставался монгольским ханом; но он же был подчеркнуто китайским императором, совершал положенные обряды, одевался на китайский манер, изучил язык, покровительствовал искусствам, сохранял традиции и защищал интересы китайских подданных. Марко Поло, служивший при его дворе кем-то вроде Шахерезады мужского пола и рассказывавший необычные истории о разных концах света, называет его «самым могущественным повелителем людей, земель и сокровищ со времен Адама до наших дней» [322] .
322
R. Latham, ed., The Travels of Marco Polo (Harmondsworth, 1972), p. 113.
Сопротивление и обширность мира ограничили стремление монголов к завоеванию вселенной. В 1241 году христианский мир спасся благодаря тому, что из-за целого ряда кризисов наследования монгольские орды повернули назад. В 1260 году одно из редких поражений, заставило их покинуть Африку; их разбила армия энергичного египетского султана, который похвалялся, будто встает нагой из ванны, чтобы прочесть срочное сообщение, и получает в Дамаске ответ из Каира за четыре дня [323] . Ведя кампании южнее и восточнее Китая, хан Хубилай достигал лишь скромных и временных успехов. На Яве монголы лишь сменили одного туземного правителя другим, но не установили своего постоянного господства. В Кашмире и Вьетнаме собранная добыча не оправдала стоимость кампании. Везде первоначальный успех сводили на нет огромные расстояния, климат и неуступчивость враждебно настроенного населения. Яву, которую, будь она покорена, могла бы стать первой заморской колонией самой первой морской империи, защитили муссоны. От Японии армии Хубилая отогнали убийственные ветры — божественные тайфуны, которые превращают подветренные берега в смертоносную летнюю ловушку [324] . Западная Европа жила в безопасности благодаря своей удаленности и непривлекательности. В 1296 году монгольская армия, «подобно ураганному потоку мучений» [325] , попыталась вторгнуться в Индию, города которой заполнили беженцы, но понесла большие потери и повернула назад.
323
A.-A. Khowaiter, Baibars the First: his Endeavours and Achievements (London, 1978), pp. 42–43.
324
Phillips, op. cit., pis 22–25.
325
Amir Khusrau, приведено в A. H. Hamadani, The Frontier Policy of the Delhi Sultans (Islamabad, 1986), p. 124.
В истории обычны случаи, когда пыл завоевателей угасал, а кочевников соблазнял более мягкий образ жизни завоеванных. Монголов укротил их успех. Ответственность за империю и контакты с оседлыми народами цивилизовали их. Монгольский ужас, достигнув пределов и обратившись к миру, научился искусству мирной жизни. Вильям Рубрукский описывает фонтан во дворце Каракорума:
На серебряном дереве трубящий ангел; дерево оплетает позолоченный змей и охраняют его серебряные львы; из их пастей льется кобылье молоко, а с ветвей дерева струятся ручейки разных напитков, сделанных из риса, молока или меда; эти напитки подают на пирах хана.
Парижский мастер, создавший этот фонтан, все еще оставался в Каракоруме [326] . Типичный пример того, как монгольская дорога, протянувшаяся вдоль всей степи, способствовала распространению влияний в обоих направлениях.
Осознав преимущества цивилизации, которые способны давать дороги, монголы тотчас стали дорожной полицией. Например, в 1246 году Джованни Плано Карпини проехал на монгольских лошадях три тысячи миль за 106 дней. Дорожные порядки кажутся нам странными — но они составляют жизненно важную часть нашей истории. Без установленного монголами мира трудно представить, что дальнейшая история западного мира развивалась бы знакомым нам образом: ведь именно эти дороги донесли до Европы китайские идеи, способствовали продвижению на запад технологии и раскрыли перед европейцами картину обширности мира. Роль монголов в истории не заканчивается на границах их империи: ее можно увидеть повсюду, куда вели дороги.
326
Jackson, ed., op. cit., pp. 183, 208.