Цивилизация Древней Индии

Бэшем Артур Ллевеллин

Несмотря на свою глубокую религиозность, Бана в течение жизни отошел от ортодоксальной религии и сохранил бунтарский дух своей безрассудной молодости. Он не боялся высказывать суждения, которые могли повредить ему в глазах его царственного покровителя: так, он осуждал доктрину божественности царской власти как низкое подхалимство и объявлял варварской и безнравственной теорию об искусстве управления макиавеллиевского толка, которая в Индии была связана с именем Каутильи. Некоторые отрывки его произведения свидетельствуют о явной симпатии к бедным и незнатным — чувство очень редкое для литературы Древней Индии. При этом он был превосходным наблюдателем. Богатство стиля и острота наблюдений роднят его скорее с авторами XX в., чем с другими индийскими писателями древности.

«Сказание о Харше»

рассказывает с относительной достоверностью о важных событиях, которые привели Харшу на трон; между тем в тексте есть очевидные преувеличения и неточности, способные возмутить историка. «Кадамбари» является, возможно, сознательной попыткой посостязаться с «Васавадаттой» Субандху. Этот роман состоит из объединенных сложной интригой историй. В нем повествуется о перипетиях, в которые попадают на протяжении нескольких последовательных жизней две влюбленные пары, разделенные судьбой. Это произведение, оставшееся незаконченным, было продолжено сыном автора, о чем неоспоримо свидетельствует его неловкое перо.

После Баны создается множество романов в прозе того же жанра и появляются романы гибридного жанра — чампу,в которых проза чередуется со стихами и которые имели неравноценное литературное достоинство.

К прозаическим произведениям можно отнести также басню, первые образцы которой появляются в палийских джатаках. Эти энергичные короткие рассказы, персонажами которых часто выступают говорящие животные, нередко аналогичны столь популярным басням Древней Греции, так что не раз поднимался вопрос о влияниях. Прямое литературное заимствование кажется маловероятным, можно лишь предположить, что некоторые сюжеты имеют общий ближневосточный источник. Каким бы ни было происхождение этих историй, индийский фольклор оказал определенное влияние на западную литературу, так как один из знаменитых сборников индийских басен «Панчатантра» был переведен на пехлеви, или среднеперсидский язык, в VI в. Этот перевод позже лег в основу сирийских, а еще позже, в VIII в., — арабских версий. Одна из этих последних была переведена на иврит, греческий и латинский языки, и через них эти басни распространились по всей Европе. Второе издание «Басен» Лафонтена (1678) уточняет, что дополняющие его произведения частично взяты из рассказов индийского мудреца Пилпая, то есть Видьяпати, мудреца, который, согласно одной из гипотез, являлся автором «Панчатантры». Не только басни, но и приключения Ренара — тема, общая для фольклора многих европейских стран, — были вдохновлены в большой степени сборником Пилпая. Другие индийские сказки, в том числе некоторые вставки из «Брихаткатхи», достигли Запада: сборник «Тысяча и одна ночь» позаимствовал некоторые свои сюжеты и темы у литературы Индии — например, ряд чудесных приключений Синдбада-морехода.

«Панчатантра» («Пятикнижие»), содержащая политические инструкции, создавалась с расчетом на царей и государственных деятелей. Ее истории вставлены в единую повествовательную рамку: царь, огорченный дурными наклонностями и глупостью своих сыновей, поручает их воспитание мудрецу, который исправляет их за шесть месяцев, рассказывая им басни. Книга включает несколько версий разной длины и достоинства; большая ее часть составлена в прозе с включением множества стихотворных вставок. Наиболее знаменитая из этих версий — «Хитопадеша», «Полезные наставления», приписанная некому Нараяне и составленная в Бенгалии в XII в. Произведение создавалось как «книга для чтения» для изучающих санскрит и по сей день выполняет эту функцию. Ни один школьный учебник не может сравниться с ним в эффективности. Дидактическая цель, которую преследовал автор, уберегла его от претенциозности и педантичности, которыми иногда отмечены некоторые произведения этой эпохи; его стиль прост и ироничен, щедро приправлен афоризмами в стихах. Его этика своеобразна, ибо он в основном поощряет осторожность и соблюдение личного интереса, а не альтруизм.

Палийская литература

Язык пали ближе к повседневному языку, чем санскрит. Стиль авторов, пишущих на пали, в целом проще, но, хотя у них и встречаются очень красивые пассажи, канонические палийские рукописи зачастую слишком прозаичны и однообразны. Одни и те же

шаблоны, одни и те же описания, нередко многословные и пространные, часто повторяются. Но в то же время повествовательные фрагменты канонических палийских текстов обычно высокохудожественны. Так, «Джатаки» («Рождения») представляют сборник сказок, анекдотов, поэм и баллад, которые, взятые из разных источников, были канонизированы как относящиеся к предшествующим воплощениям Будды. Время составления этих сборников определить очень трудно; думается, что некоторые джатаки существовали во II или в III в. до н. э., как о том свидетельствуют барельефы в Бхархуте и Санчи.

«Песни монахов» («Тхерагатха») и «Песни монахинь» («Тхеригатха») образуют сборник поэм, приписанных без всякого основания великим ученикам Будды, стоявшим у истоков общины. Стиль этих поэм проще, чем у придворных санскритских поэм, и в нем обнаруживается влияние народных песен.

За исключением канонических текстов, палийская литература развилась к V в., главным образом на Цейлоне, и была представлена разнообразными жанрами: назидательные рассказы в прозе и стихах в духе хинаяны, исторические хроники, такие как «Дипавамса» и «Махавамса».

Пракритская литература

Канонические джайнские рукописи до начала нашей эры записывались на пракрите или на его наречиях. В целом они не имеют большого литературного значения. Подобно самому джайнизму, они строги, как палийские произведения, и воспроизводят одни и те же клише и растянутые описания, которые некогда, без сомнения, имели мнемотехническое значение. Непрерывные упоминания о тиртханкарах, набожных монахах, могущественных царях, богатых купцах, процветающих городах даются в неизменно идентичных выражениях на всем протяжении канона, придавая тексту сухой и безжизненный вид. Более образный, чем в палийской литературе, язык тяготеет к лирической санскритской литературе.

Джайнская поэзия богаче, чем проза. Огромное количество светских трудов было составлено на пракрите в Средние века. Наиболее выдающиеся — эпические поэмы: «Возведение моста» («Сетубандха»), ошибочно приписанная Калидасе и повествующая о вторжении на Цейлон Рамы; «Убийство царя Бенгалии» («Гаудавадха») — длинный панегирик поэта VIII в. Вакпати, описывающий подвиги Яшовармана, царя Канауджа (Каньякубджи); наконец, драма, озаглавленная по имени героини «Карпураманджари» и написанная Раджашекхарой, драматургом X в. Эти произведения не лишены определенного литературного достоинства, но не отличаются ни по стилю, ни по содержанию от санскритских произведений того же жанра.

Наиболее известное произведение, написанное на махараштри, — «Семьсот строф» («Сапташатака»). Это объемная антология лирических пьес, часть которых очень интересны. Предание приписывает ее некоему сатаваханскому императору Хале, который правил в Декане в I или во II в. Но на деле большинство стихов написаны гораздо позже и считаются анонимными. Они замечательны своей лаконичностью. Как и Амару, их авторам удается в четырех строках изложить целую историю. Такая экономия слов и такое мастерство составления фразы свидетельствуют, что эти стихи предназначались для изысканной аудитории. Тот факт, что при этом в них присутствуют натуралистические описания и упоминания о жизни крестьян, указывает на народное влияние. Манера описания любовных страстей сельских жителей напоминает древнюю тамильскую поэзию и свидетельствует о том, что Халу вдохновляли народные песни южной Индии. Ниже приводится отрывок из «Сапташатаки» о крестьянской жизни Древней Индии, в котором чувствуется народное влияние.

ЛЕТО

Буйвол, страдающий от жары, лижет змею, приняв ее за струю горного потока, она же пьет слюну буйвола, приняв ее за ручей, бегущий по черным камням.

Земледелец радуется тине на рисовом поле, залитом водой по колено, как (он радуется) своему сыну (измазавшемуся, пьющему молоко и подпрыгивающему на его колене).

Молодой месяц на небе, окруженный красным сумраком, как след от ногтя на груди юной супруги, прикрытый красным муслином.