Цивилизация перед судом истории. Мир и Запад
Шрифт:
Средневековое византийское тоталитарное государство, вызванное к жизни успешным воскрешением Римской империи в Константинополе, оказало разрушительное действие на византийскую цивилизацию. Оно было злым духом, который затмил, сокрушил и остановил развитие общества, вызвавшего этого демона. Богатейший потенциал византийской цивилизации, попавший в оковы тоталитарного государства, прорывается вспышками самобытности в регионах, лежащих за пределами действенной власти Восточной Римской империи либо в следующих поколениях, появившихся уже после гибели империи: это и духовный гений сицилийского монаха св. Нила, образовавшего в X веке новую Великую Грецию в Калабрии из греческих беженцев-христиан с его родного острова, и творческий гений критского художника XVI века Теотокопулоса, которым Запад восхищается, зная его под именем Эль Греко. «Специфическая организация» византийского общества не только подавляла все предпосылки к творчеству, она, как уже упоминалось, привела самое цивилизацию средневековой Византии к преждевременному краху, лишив византийский мир
Подчинение Вселенского патриарха Константинопольского восточноримскому императору создало неразрешимую дилемму, когда языческий князь принял христианство.
Если бы новообращенный стал церковным субъектом Вселенского патриарха, ему пришлось бы по определению признать политическое верховенство восточноримского императора, а это для него было совершенно непереносимо. С другой стороны, если бы он отстоял политическую независимость путем назначения собственного послушного ему патриарха, он фактически имел бы право претендовать на равное с императором положение, что было непереносимо для императора. Эта дилемма, однако, нимало не беспокоила новообращенного русского князя Владимира, равно как и его наследников, ибо отдаленность Руси от Константинополя лишила остроты теоретическое верховенство восточноримского императора. Однако такая ситуация беспокоила болгарских князей, чьи владения лежали прямо у европейского порога Восточной Римской империи; поэтому, когда Болгария в конце концов, после недолгого флирта с Римом, сделала выбор в пользу Византии, в византийском мире не нашлось места для сосуществования греческой православно-христианской Восточной Римской империи и славянской православно-христианской Болгарии. Результатом этого стала столетняя греко-болгарская война, окончившаяся в 1019 году полным поражением Болгарии, но одновременно нанесшая победителю такие смертельные раны, что он, в свою очередь, в конце XI века не устоял перед атаками франков и турок. Единственной, кто устоял в византийском мире того времени, была Русь, не охваченная этими катаклизмами благодаря своей удаленности; вот так и случилось, что последний по времени из новообращенных в византийское христианство народов оказался избранным судьбой на роль Наследника Обета — роль, по рождению предназначенную, как считали византийцы, не для Запада, а для них самих.
Жизнь Руси, однако, была в общем и целом нелегкой. Несмотря на то что своей сохранностью в Средние века она обязана счастливым «географическим обстоятельствам», в дальнейшем ей приходилось не раз постоять за себя, опираясь только на собственные силы. В XIII веке она подвергалась нападению с двух сторон — татар и литовцев (как за два века до того греческая прародина Византии испытала нашествие турок и крестоносцев); и хотя в конце концов Россия одержала победу на вечные времена над своими восточными соперниками, ей по-прежнему приходится выдерживать напряженную гонку с наступающими технологическими новинками западного мира.
В этой долгой и беспощадной борьбе за сохранение своей независимости русские стали искать спасения в тех политических институтах, которые уже принесли погибель средневековой Византии. Полагая, что их единственный шанс на выживание лежит в жестокой концентрации политической власти, они разработали свой вариант тоталитарного государства византийского типа. Великое княжество Московское стало лабораторией для этого политического эксперимента, а вознаграждением за это стало объединение под эгидой Москвы целой группы слабых княжеств, собранных в единую сильную державу. Этому величественному русскому политическому зданию дважды обновляли фасад — сначала Петр Великий, затем Ленин, — но суть оставалась прежней, и Советский Союз сегодня, как и Великое княжество Московское в XIV веке, воспроизводит характерные черты средневековой Восточной Римской империи.
В таком тоталитарном государстве византийского типа церковь может быть хоть христианской, хоть марксистской, лишь бы она служила интересам светского государственного управления. Полемика между Троцким, который стремился сделать Советский Союз инструментом для продвижения мировой коммунистической революции, и Сталиным, мечтавшим сделать коммунизм инструментом для обеспечения интересов Советского Союза, — это все тот же старинный спор между Иоанном Златоустом и императрицей Евдоксией или между Федором Студитом и императором Константином VI. В современном споре, как и в средневековом византийском, победа осталась за обладателем светской власти, в противоположность западной истории, где церковная власть одерживала неизменные победы в силовых поединках между Григорием VII и Генрихом IV или между Иннокентием IV и Фридрихом II.
Установление тоталитарного государства византийского типа пока не имело столь фатальных последствий для русского православного христианства, как для исконных территорий византийской цивилизации в Средние века, когда разразилась смертельная борьба между греками и болгарами. Но неизвестно, какой эффект произведет этот политический выбор в общем византийском наследии России в нынешнее время, когда ей предстоит наконец решить — занять ли подобающее место в западном мире или остаться в стороне и построить свой собственный антизападный контрмир. Можно предположить, что на окончательное решение России серьезное влияние окажет склонность к ортодоксальности и вера в предопределение, которые она тоже
ИСЛАМ, ЗАПАД И БУДУЩЕЕ
В прошлом ислам и западный мир воздействовали друг на друга несколько раз в различных ситуациях и с переменным успехом.
Первое столкновение между ними случилось тогда, когда западное общество пребывало еще в младенческом возрасте, в то время как ислам был уже устоявшейся религией арабов в эпоху их подъема. Арабы к тому времени только что завоевали и объединили территории древних цивилизаций Ближнего Востока и пытались расширить свою империю до всемирных масштабов. В этом первом столкновении мусульмане захватили почти половину владений западного общества и едва не овладели ими целиком. Во всяком случае, они удерживали Северо-Западную Африку, Иберийский полуостров, галльскую «Готию» (побережье Лангедока между Пиренеями и устьем Роны); а полтора века спустя, когда наша нарождавшаяся западная цивилизация испытывала новый урон после падения империи Каролингов, мусульмане вновь выступили из своего африканского опорного пункта и на этот раз чуть не овладели Италией. Позднее, когда западная цивилизация преодолела опасность преждевременной гибели и начала стремительно развиваться, а исламское «почти всемирное» государство неудержимо клонилось к закату, роли поменялись. Западные армии предприняли наступление по всему фронту, протянувшемуся по всему Средиземноморью, от Иберийского полуострова через Сицилию до «заморской земли» Сирии, а ислам, атакованный одновременно крестоносцами, с одной стороны, и кочевниками Центральной Азии — с другой, был загнан в угол так же, как когда-то христианский мир, вынужденный сдерживать непрекращающиеся набеги варваров с севера Европы и арабов с юга.
В этой смертельной схватке ислам, как и христианство прежде, блистательно уцелел. Центральноазиатские захватчики были обращены в ислам; франкские оккупанты были изгнаны, а что касается земель, то единственным долговременным результатом крестовых походов оказалось возвращение в западный мир двух исламских территорий — Сицилии и Андалусии. Разумеется, экономические и культурные последствия этого временного отступления ислама были значительно весомее. В экономическом и культурном отношениях побежденный ислам пленил своих завоевателей, подарив искусство цивилизации грубому, неотесанному латинско-христианскому миру. В некоторых сферах человеческой деятельности, как, например, в архитектуре, исламское влияние распространилось на весь западный мир в так называемую эпоху Средневековья; что же касается двух отвоеванных территорий — Сицилии и Андалусии, — то там исламское влияние на государства — наследники Арабской империи было, естественно, еще шире и глубже. Однако это был еще не последний акт драмы, ибо попытка средневекового Запада искоренить ислам потерпела такой же полный провал, как и прежние попытки арабских строителей империи захватить колыбель нарождающейся западной цивилизации; и вновь неудачное наступление спровоцировало ответное нападение.
На этот раз ислам был представлен оттоманскими потомками новообращенных центральноазиатских номадов, которые захватили и вновь объединили православно-христианские владения, а затем сделали попытку расширить свою империю до общемирового предела по образу и подобию арабов и римлян. После окончательного поражения крестоносцев Западное христианство было вынуждено защищаться от османского нашествия в течение позднего Средневековья и новой истории западного мира, причем не только на прежнем, средиземноморском, но и на новом, континентальном, фронте в бассейне Дуная. Эта оборонительная тактика, однако, была не столько свидетельством слабости, сколько великолепным примером полуосознанной дальновидной стратегии, ибо Западу удалось остановить османское нашествие, не затрачивая слишком больших усилий; и в то время, как большая часть исламских сил была задействована в локальной приграничной войне, Запад направил свои силы на освоение океана и тем самым на потенциальное мировое господство. Таким образом, он не только опередил мусульман в открытии и захвате Америки, но вторгся и в земли, имевшие перспективу для мусульманской церкви, — Индонезию, Индию, Тропическую Африку и наконец, окружив исламский мир, забросив в него свои сети, Запад начал атаку на своего старого врага в его собственном логове.
Эти концентрические атаки современного Запада на исламский мир ознаменовали и нынешнее столкновение между двумя цивилизациями. Очевидно, что это часть более крупного и честолюбивого замысла, где западная цивилизация имеет своей целью не больше и не меньше как включение всего человечества в единое общество и контроль над всем, что есть на земле, в воздухе и на воде и к чему можно приложить для пользы дела современную западную технологию. То, что Запад совершает сейчас с исламом, он одновременно делает и со всеми существующими ныне цивилизациями — православно-христианским миром, индуистским и дальневосточным, — включая и уцелевшие примитивные общества, которые находятся в безвыходном положении даже в собственной цитадели — в Тропической Африке. Таким образом, современное столкновение ислама и Запада не только глубже и интенсивнее, нежели любое из прежних, оно также представляет собой весьма характерный эпизод в стремлении Запада вестернизировать весь мир — предприятии, которое будет, вероятно, считаться самым важным и почти наверняка самым интересным в истории поколения, пережившего две мировые войны.