Цивилизованное общество
Шрифт:
– А этого и не получится, – сказала она. – Потому что мы не незнакомые, мы знаем друг о друге слишком много, чтоб забыть, мы причинили друг другу слишком много проблем и боли, чтобы не вспоминать этого, даже если и не со зла.
И знаешь, если честно, мне сейчас всё равно, чего хочешь ты, мне раньше было не всё равно, раньше я стремилась подстроиться под тебя, быть нужной, быть такой, какой бы ты хотел меня видеть, чтоб тебе было удобно со мной, и я совсем забыла про себя, чего же я хочу. На что ты мне ответил, что не надо подстраиваться под других, и знаешь, я больше не собираюсь этого
– А знаешь, я ведь просила так мало и так много от тебя – дружбу и преданность. Ведь дружба – она намного больше, чем встречаться с симпатичным и нравящимся тебе парнем. Ведь – не хочу всех под одну гребёнку гнать, но всё же – в наше время парень не будет ждать до брака, а затащит девушку в постель, а мне это надо? – с вызовом спросила она, хотя ответа не ждала от меня.
– Нет, мне этого не надо, не надо, потому что если я люблю, то я люблю не только телом, не только телом отдаюсь, но и душой и сердцем. А зачем отдаваться тому, кому нужна не любовь, а секс, зачем быть с тем, кому нужна не ты, не то, что есть у тебя в душе, а только твоя красивая внешность и тело? Так вот, незачем.
И если ты думаешь, что я такая глупая и не понимаю, что любовь – это не только поцелуи и хождение под ручку, то можешь не волноваться, я не совсем дура, чтоб не понимать, чего ждут парни в отношениях и что им нужно. Проблема только в том, что я не могу делать это только из физической нужды.
Вот такая я проблематичная вся, кто-то пишет сам у себя в статусах о том, что нужен парень для телесных утех, это я ещё мягко выразилась, или типа отношений без обязательств, а мне такого не надо, не надо и всё, даже если на самом деле я так же жажду телом любви, но и душой. – Глаза её вновь заблестели от слёз.
– Зачем ты мучаешь меня? Зачем? – тихо от подступивших слёз прошептала она. – Ведь мне и так тяжело, когда я смотрю на те вещи, что ты мне подарил, я не могу их выбросить, потому что рука не поднимается. Всё это причиняет боль, да, уже не такую сильную, как в первые два месяца после нашего расставания, я их спрятала все, но не выбросила, не могу.
Ты же не любил меня, ты же не можешь любить, а то, что я приняла за любовь, вот эти все вещи, твои слова, это всё было неверно мной истолковано. Поэтому я вновь спрашиваю – зачем всё это? – Подняв голову, она посмотрела прямо в мои глаза. Я видел, как ей больно. Я видел теперь не взгляд взрослой девушки, мудрой и холодной, а взгляд обиженного ребёнка, и сама она уже не казалась такой холодной и неприступной.
Я сглотнул ком в горле. Какой же я болван, отругал я себя. Как я посмел обидеть эту девушку, этого взрослого милого ребёнка, ребёнка, который любил меня и пытался доказать, что праздники – это здорово и что без них жизнь не весёлая, а обыкновенная, серая, что дарить подарки – это классно и приятно, что сам процесс этого уже поднимает настроение.
Я пододвинулся к ней на сидушке, протянул руку к её плечу, дотронувшись до него, и почувствовал, как рука её напряглась.
– Прости меня, – прошептал я. Она отвернула голову. – Прости, я такой болван, что не понял этого раньше.
– Чего не понял?
– Что ты настоящая, слишком настоящая, чтоб кого-то
– Да, у тебя много масок, – согласилась она, но головы не повернула.
– Я не доверял никому и никогда, даже себе.
– Я помню.
– Я и сейчас не могу доверять ни себе, ни кому-либо ещё. Но я хочу попробовать начать доверять тебе…
– Зачем? – хрипло спросила она.
– Потому что я выбрал тебя.
– А ты спросил меня, выбрала ли я тебя? Хочу ли я тебе доверять? Хочу ли я что-то начинать с тобой сначала? – Она повернула голову, взгляд её глаз был вновь холодным и тёмным.
– Если не хочешь, я не буду больше беспокоить тебя, извини, что вызвал сюда, на этот ветродуй.
Её лицо было непроницаемым, затем черты его смягчились, и она спросила:
– Почему ты поменял своё мнение о собственной самодостаточности?
– Потому что понял, что жить в одиночестве – это возможно, но не нужно, не нужно, если ты на самом деле не хочешь быть отшельником. Раньше я хотел, но сейчас уже нет, не потому, что я полюбил этот мир, мир людей, или отказался от мысли уехать из города и стать лесничим, а потому, что я понял, что ты слишком много для меня значишь.
Я не думал, что когда-нибудь стану таким сентиментальным и скажу то, что собираюсь, но мне хочется быть счастливым. Хочется любить так, как описывают в книгах, но всё жё немного иначе. Я не книжный герой, но я человек. И ты права, жить надо каждым днём.
Я не могу сказать, что резко и сильно изменился, моя медлительность в некоторых делах – она всё равно при мне. Но теперь я понял, что ты хотела сказать, говоря о праздниках, что ты хотела донести до меня, даря подарки, которые зачастую не были мне нужны и полезны, которые я принимал скрипя зубами и говоря спасибо так, чтобы не обидеть тебя, а ты верила мне.
– И что же это? – хрипло спросила она, её глаза вновь наполнились слезами.
– Твоё отношение ко мне, – ответил я и посмотрел в её опущенное лицо. Взяв её руку в свои ладони, я попытался сжать её пальцы, но она высвободила её из моих ладоней.
– И что дальше? – спросила она, смотря на меня карамельными глазами. – Что дальше? Ну, понял ты, и дальше что?
– Если хочешь, я уйду из твоей жизни и больше не побеспокою тебя никогда, – ответил я, опуская свою дрожащую руку в карман джинсов. Она молчала, она долго молчала, смотрела на речку, где ветер гонял волны и дрейфующих уточек. Затем заговорила:
– Меня интересует ещё один вопрос: почему из всех тех девушек, а точнее тех, с кем ты контактировал, я не говорю в плане постельном, а наших с тобой одногруппниц, тех самых, с которыми ты общаешься после училища, почему ты выбрал меня, чем же они хуже? Одна из них точно подошла бы тебе на роль друга и собеседника, помощника, если тебе нужна была бы помощь, почему я? – Лицо её ничего не выражало, она смотрела на речку. – И, как мне помнится, одну из них ты, говорил, любил… – добавила она.