Цивилизованное общество

Ибис Акатава

Брови её взметнулись вверх ещё выше в удивлении, а я всё стоял так на ветродуе, затем она неуверенно подошла ко мне и прижалась к моей груди, не поднимая рук, я обнял её и только сейчас понял, как она похудела: её и так выпирающие всегда лопатки теперь вбивались в мои ладони.

Крепко и нежно сжав её в своих руках, я погладил её спину, торчащие лопатки сквозь

пальто, а она, расслабившись, молчала. Я скосил глаза вниз, поглядел в её лицо, глаза её были прикрыты, а губы сжаты, вот она тяжело вздохнула и подняла голову, я не выпускал её из своих рук. Она посмотрела в моё лицо.

– Давно мне не было так спокойно, – сказала она. – Что уж отрицать, я тосковала по тебе, как собака по хозяину, как ночь без дня, как сердце без души…

– Мне тоже, – отозвался я. – Я тоже тосковал по тебе… – добавил я, она вновь приникла к моей груди, сжав меня в ответ в объятиях, сказала:

– Эх, Rebane, как много и бездарно мы потратили нервов и времени.

– Это какой язык?

– Эстонский, – подняв голову, улыбнувшись, ответила она. Я нежно погладил её по голове.

– Пойдём, а то, наверное, ты замёрзла? – спросил я.

– Есть такое, – отозвалась она, отпуская меня, и мы двинулись вдоль по набережной. Мы говорили о том, как мы прожили этот почти год в необщении.

Удивительно, правда, что никогда прежде те люди, с которыми я расставался или которые сами уходили от меня, не были для меня большой утратой, а если они и писали или звонили мне, то для меня это не было ни шоком, ни огорчением. Я отвечал им, мы даже встречались, ну а потом они вновь пропадали в небытии, и я забывал о них, но с ней всё было иначе.

Будто не было этого года, мы говорили как прежде, понимая друг друга, но в то же время эта грань образовалась между нами, и если раньше это остро ощущала она, то теперь эту грань, созданную ею, ощущал я. И ещё не скоро она пустит меня за эту стену, что я начал строить тогда, а она закончила сейчас.

Так мы всё шли, говорили, она была немногословна, в принципе как всегда, хотя нет, ей нужно время, чтобы вновь привыкнуть ко мне,

чтобы окончательно простить меня. Хоть она и говорила, что не обижается, но я-то понимал, что я причинил ей много страданий, ведь она девушка ранимая, но скрывает это так искусно, как и все представители её знака. Хотя при чём тут гороскоп?

Все девушки, даже будь они разбитными и горластыми в душе, желают быть слабыми, ранимыми и плаксивыми, но жизнь такова, что рыцарей нет, принцев нет, да и если ты слабая, беспомощная, тебе не помогут, а наоборот, утопят, сровняют с землей, так что…

Я не могу сказать, что собираюсь жениться на ней, потому что я уже говорил, и не раз, почему нет, но я хочу заботиться о ней, и мне нужно её присутствие, возможно, я эгоист, но она же согласилась попробовать начать общение, значит, не всё так плохо.

Да и притом я бы очень хотел, чтоб она вышла замуж за достойного человека, человека, который бы любил её, ну, она, конечно, тоже, хотя, как я говорил, для меня любовь – это не особо важный фактор в общении…

Но все жё я лгу себе. Если б она не была мне настолько симпатична, то я бы не стал так много думать о ней, анализировать и в итоге не позвонил бы ей и не говорил всё, что говорил сегодня.

Она шла рядом и улыбалась, остановившись, она немного перегнулась через поручень, что отделял нас от воды, и посмотрела на уточек.

– Такие лапушки, – вновь умиляясь, сказала она. – А помнишь, по-моему, на третьем курсе, точнее перед ним, летом, в Измайловском уточки умирали, ты ещё хотел в ветеринарку ехать с уткой, в пакет её завернул, но так и не поехали.

– Да, помню, – согласился я. – А потом на втором уроке паразитологии мы узнали, что это была акантамёба, что размножается очень хорошо в стоячей воде при жаркой погоде.

– …и поражает мозжечок и мозг, – договорила она. – И поэтому они не могли тогда плавать и ходить, да и не крякали, только клювом щёлкали. Жалко их было. А кстати, они вернулись на тот пруд? Бобовый, по-моему? Не знаешь?

Конец ознакомительного фрагмента.